Притворив дверь, Юрка обстоятельно переоделся. Расстёгивал и застёгивал верхнюю пуговицу, расправлял рубаху под брюками, поправлял ремень.

Дверная ручка показалась Юрке необычно холодной. Он постоял, держась за неё, потом выключил свет и сел на кровать. В голове снова полетела безответная монетка. Юрка несколько раз подходил к двери, но выйти так и не решился. Через окно он видел светящуюся точку — костёр на затоне. Сейчас там Даша. Даша. Сколько раз он повторил её имя? Юрка решил твёрдо: завтра он с ней поговорит. Он никак не может позволить ей уехать просто так. Ну и что, что она на год его старше? Ну и что, что ей уже четырнадцать? Утром, пораньше, он спрячется в малине у дома Барбарисовны. Даша рано или поздно выйдет, и Юрка ей откроется. Он раз за разом прокручивал план. Повторял и повторял одни и те же слова. Пока не заснул.

Когда Юрка открыл глаза, светало. На часах — начало шестого. «Скоро Барбарисовна на утреннюю дойку пойдёт, надо успеть проскочить», — Юрка приоткрыл дверь и, стараясь не скрипеть половицами, прошмыгнул в сени, а оттуда на улицу. Пока он добежал, брюки пропитались росой. Приходилось то и дело их подтягивать.

Юрка вспомнил, что и тогда поутру сел зябкий туман. Барбарисовна замешкалась с подойником и пока переливала молоко, из-за тюлевой завеси в сени вышла девочка. Ростом чуть повыше Юрки. Платье в продольную полоску без рукавов. Распущенные волнистые волосы до пояса. Пахло от неё сеном, земляникой и сдобой. Она ела ватрушку. Юрка покраснел. Когда в школе они с пацанами говорили о девчонках, он именно такую себе представлял.

— Хочешь? — девочка приготовилась отломить румяный край булки.

— М-э а-а… — промычал Юрка, во рту пересохло.

— Тебя как звать? — девочка облизала измазанный творогом палец.

— Юрок, — с готовностью ответил Юрка, — Юра, Юрий.

— А меня Даша, — сказала она и ушла в дом.

Как пришёл домой в обнимку с банкой молока, Юрка не помнил.

— Отпусти бутылёк-то, — улыбалась бабушка. — Ты, чё ли, русалку увидал?

— Нет, — встрепенулся Юрка. — Ба, тебе перекопать ничего не надо? Может, прибить чего?

Бабушка обеспокоилась:

— Не заболел ты, Юрок, а?

За полдня в огороде аппетита Юрка не наработал. Сидел, смотрел, как стекает с ложки грибной суп. Только два стакана компота выпил.

— Наотдыхался уже, видать, — вздыхала бабушка. — Пора к родителям.

Вечером Юрка, как обычно, отправился в лес. Оттуда уже, под дружный гогот его друзей, доносились взрывы петард. Юрка побежал напрямик. Спустился в овраг, перемахнул через ручей и, поднимаясь с другой стороны, услышал смех. Обернулся и разглядел девчонок из своей компании. И Дашу среди них. Юрка спустился назад к ручью. Стоя под ивами, оглядел грязные треники и линялую рваную футболку, провёл рукой по нерасчёсанным сальным волосам… Домой!

— Ба, горячая вода есть? — крикнул Юрка.

Не дожидаясь ответа, он заперся в душе. День выдался пасмурный: вода не нагрелась. Юрка кряхтел, поскуливал под холодной струёй, но мылился и тёрся мочалкой.

— Глянь, губы синие! — ахнула бабушка, кутая его в банное махровое полотенце.

Юрка долго не мог унять дрожь. Вытерся наспех. Вся одежда выглядела старой и противной. Юрка выбрал более-менее приличные штаны и футболку. Подстриг ногти. Пока бабушка не видела, притащил в комнату гладильную доску и утюг.

Как правильно гладить льняные вещи, Юрка не знал. После второго же прикосновения утюга на брючине засияло жёлто-коричневое пятно. Юрка сел на корточки и обхватил голову руками.

Постепенно паника отступила. Юрка вспомнил, что когда брюки только купили, вместе с этикеткой, болтался запасной кусок ткани. Его вполне хватило бы на заплату. Но бабушке же не скажешь! Она опять догадается про русалку.

Ни назавтра, ни через день, ни через два Юрка в лес к ребятам не пошёл. Учился шить.

…

Ещё издали Юрка разглядел машину, отъезжавшую от дома Барбарисовны. И сама она стояла у ворот и махала вслед. У Юрки забилось сердце:

— Варвара Борисовна, а где Даша? — Может, он ошибся, не понял.

— Так уехала. Вон машина-то. А ты чего за молоком не ходишь, Юрок?

Юрка не ответил. Он бежал пока не выбился из сил. Машина уже скрылась за перелеском, а он всё бежал и кричал: «Даша! Я тебя не люблю! Не люблю!»

Навигатор

[Навигатор — это не прибор и не профессия. Навигатор — это призвание.]

Навигатор движется по знакомому маршруту. Надёжный и отрешённый от всякой суеты. Как крейсер, уверенно режущий океанскую волну, он повторяет этот путь день за днем, следуя коротким командам Капитана. Ничто не отвлекает его, ничто не может сбить с толку. Ни манящие запахи жаровен и печей ресторанов и кондитерских, ни наглые посверкивания реклам, ни лес топочущих вокруг человеческих ног не могут заставить Навигатора изменить курс. Он покорно несёт службу, смиренно исполняет свой долг — быть глазами Капитана. «Парк!», «Метро!», «Аптека!», «Дом!» — не хватит и романа, чтобы описать какой смысл имеют эти команды для Навигатора. В коротких словах спрятаны переплетения звенящих улиц и немых переулков, скользкие лестницы и гулкие переходы, знакомые и чужие голоса, нежные ароматы богатых кварталов и мерзкая вонь подворотен в трущобах. Но «дом» — лучшая из команд. Навигатор ведет Капитана в тихую гавань, где пахнет спокойствием и уютом, где сытно и тепло. Где Капитан слушает голоса и музыку из ниоткуда, а Навигатор может растянуться на полу у его ног и вспоминать, как забавно бывает слушать разговоры Капитана с другими людьми. Они тычут в Навигатора пальцами, а Капитан говорит: «Да-да, золотистый ретривер. Золотистый ретривер».

Несгоревший

Один знакомый — Николаем зовут — устроился, по молодости ещё, на работу в крематорий. Надо было ему гробы, как только их из зала прощания спустят, с лифта принять, на кар поперек погрузить и через дугообразный полумрачный тоннель, длиной метров семьдесят, ехать к печам.

И вот настала его первая смена. Загрузился он и поехал. Едет гробами вперед. Так уж был этот кар устроен, что на нем и задом наперед можно было ездить. И вот уже Коля почти до печей доехал, как вдруг видит, идет кто-то навстречу неровной походкой, левой стены держится. В черном костюме с обгоревшим рукавом, волосы почти все сгорели, лицо в саже, глаз опух.

Колян и так был в напряжении: все вокруг незнакомое и смертью пахнет, а увидев этого мужика, он вообще разволновался. Кар не слушается, виляет. А мужик обгоревший как застонет: