И с оглушительным грохотом громадное ясеневое копьё упало со стены, обрушившись на хладный каменный пол, где разлетелось на семь частей.

Но мальчик услышал, пока шёл сюда из покоев своего отца, и он быстро и бесшумно бросился к двери огромного чертога и всмотрелся туда, и меч увидел его белеющим в тёмной пасти двери и зелёное око самоцвета на потёртой старой рукояти засверкало ужасными вспышками.

Мальчик с любопытством разглядывал обломки в чертоге и подошёл к стеклянному колпаку, где лежал Зингазар.

— Что же произошло в этом чертоге сегодняшней ночью, о, Зингазар, если бы ты мог поведать! — пробормотал мальчик, Амар, разглядывая сверкающий клинок меча, покоящийся на красном бархате. — О, Зингазар, разве тут ночью побывали воры? О Зингазар, отчего так ослепительно сияет этот зелёный самоцвет в твоей рукояти, что все эти годы был мутным и тусклым? Теперь беспокоен ты, Зингазар; свет мерцает на твоём лезвии, словно ты желаешь взвиться вверх и вновь, после всех этих лет, истреблять людей.

Мальчик подался вперёд, прижался побелевшим лбом к холодному стеклу и сонно вгляделся в неспокойную блестящую сталь.

— Я люблю тебя, Зингазар, — тихо прошептал он. — Ведь когда-то тебя держал Конари, отважный Конари, благороднейший из героев Бабдалорны: я уподобился бы ему; я сражался бы против врагов Бабдалорны; о Зингазар, я бы устремился с тобой, ужасным и сверкающим, в самую гущу битвы!

Затем он очень тихо произнёс: — Моя рука жаждет ощутить твою рукоять, Зингазар.

И ещё сказал: — Я нёс бы тебя в руке. Я сжимал бы пальцами твою рукоять. Я держал бы твой вес в своей деснице. Без сомнения, я достаточно крепок, чтобы поднять твою сталь, ведь я силён, силён… позволь, я открою твоё хранилище, Зингазар? Мой отец спит и никто никогда не узнает. Как ярко пылают огоньки на твоей стали, Зингазар! Как сверкают вспышки лучей из твоего ока, этого зелёного самоцвета! Когда-нибудь я смогу воздеть тебя вверх и потрясать тобой, будто я — это вернувшийся отважный Конари.

И мальчик опустился на колени, отпёр замок и вытащил Зингазар. Поймав лунный свет, сталь вспыхнула, заполнила тёмный зал слепящими лучами. Сильные пальцы мальчика сомкнулись на потёртой рукояти древнего серого меча и юные мышцы на обнажённой груди напряглись, когда он поднимал древний меч всей силой своих рук, пока Зингазар не устремил своё остриё во тьму.

— Ты очень тяжёл, Зингазар, — шептал мальчик, — но я в силах нести твою тяжесть. В тебе всё-таки есть жизнь, Зингазар. Я чувствую, как она покалывает мне руки. Я чувствую, как в моё тело вливается сила от прикосновения к тебе: может это сила всех врагов, которых ты истребил? — Он взмахнул мечом в темноте и услышал его свистящую песнь, когда тот рассёк воздух.

— Когда-то тебя держал Конари, древний меч, — прошептал мальчик.

А затем он произнёс: — Здесь внутри затхло и угрюмо. О, Зингазар, хочешь ли ты снова ощутить ветер? Хочешь ли ты увидеть звёзды и отразить холодный белый свет луны своим стальным зеркалом?

Мальчик выбрался из чертога и из здания на тёмную улицу, и никто не увидел, как он шёл.

Он произнёс: — О, Зингазар, это огромное здание закрывает луну. Я отнесу тебя на стену, где луна засияет в твоём смертоносном зеркале, ибо никто не проснётся, чтобы увидеть это!

И мальчик, Амар, крался по улице, по росистым булыжникам, замочившим его босые ноги, под ветром, леденящим его плечи, пока не дошёл до стены.

— О, Зингазар, ты помнишь эту стену? — тихо спросил мальчик. — О, да, конечно, ты должен помнить! Ибо это мраморные стены Бабдалорны и ты много раз сражался на них, и в слепящий полдень и в темноте ночи. Пойдём, я отнесу тебя к той чёрной трещине, которая на днях вновь расширилась. Мы вместе станем на стражу, ты и я, против тёмной чащи снаружи. О Зингазар, это будет славная игра; и никто не прознает.

И Амар понёс древний меч, карабкаясь по выпавшим камням, пока не добрался до места, где стена треснула. За ней лежала полный мрак, гневный шорох листвы и угрюмый шёпот шелестящих на ветру ветвей.

— Теперь, Зингазар, сделаем вид, будто мы удерживаем стену против тысячи свирепых врагов! — промолвил Амар и неуклюже воздел меч, но его остриё уставилось вверх: казалось, оно немного поднялось, как поднимается голова старого боевого коня, когда он учует в ветре запах кровопролития; и по мечу пробежал трепет, от дрожащего нетерпеливого острия до самой руки мальчика и отточенный изогнутый клинок древнего меча, беспощадного, жаждущего древнего меча, вспыхнул лунным пламенем, когда он со свистом метнулся вниз, погрузившись в обнажённую грудь первого Атриба, проползшего через разлом в стене.

Мальчик Амар вырвал клинок на свободу и обернулся, воздев его, чтобы очистить, но тот метнулся снова и косматая голова второго дикаря слетела с плеч и с глухим стуком свалилась на камень, словно ужасный плод, тогда как безголовое тело, брызжущее кровью из жил, пошатнувшись, рухнуло замертво.

Мальчик побелел от ужаса и отчаяние пылало в его глазах, но он сжал обе маленькие руки на огромной рукояти меча и изо всех сил воздел его повыше.

Омытый кровью, ликующий, огромный меч возвышался на фоне звёзд. Луна отражалась от него слепящим, ошеломляющим ливнем огненных лучей. И из тысячи глоток вылетел единый ужасный и отчаянный вопль:

“Зингазар!”

Огромный меч услышал, рассмеялся и со свистом обрушился вниз, разрубив грудь третьему воину; вырвался на свободу и ударил вновь, превратив ощерённое лицо в красный срез; высвободился и опять блеснул в лунном свете, прежде чем отрубить воину руку по плечо.

— Зингазар, Зингазар! — Жалобно застонали Атрибы и листва тёмной пущи затрепетала: — Зингазар.

Меч поднимался и падал, но теперь он больше не отражал луну, ибо от кончика острия до могучей рукояти окрасился алой горячей солёной кровью. Атрибы рассеивались и падали перед ним, как падает пшеница под серпом жнеца. Ужас объял их, древние страхи проснулись в сердцах и поползли по рукам, ослабляя их хватку. Они издревле помнили о хладных горьких лобзаниях Зингазара: в крови, мозгу и костях глубоко впечатался древний праотеческий ужас перед этой блестящей длинной кошмарной сталью; они падали, бежали и в ужасе отворачивались от сверкающего кольца Зингазара.

Мальчик задыхался от усталости, его голову окружала багровая пелена, дыхание жгло лёгкие и казалось, что все мышцы его рук и ладоней, плеч, спины и груди были охвачены мучительным пламенем; но он