я был далек от полного хладнокровия. Я не мог не думать о преобладающем распространении тайных культов среди публики именно такого рода, о связи культовых волнений с мифами, с этой ужасной мумией и свитком в цилиндре.

Порой я испытывал желание снять мумию с экспозиции, особенно же это чувство усилилось, когда один из смотрителей сказал мне, что уже не раз замечал, как иные чужеземцы совершали нечто вроде странного ритуала, и слышал украдкой чье-то горячее бормотание, похожее на молитву или песнопение — это случалось в те часы, когда толпы посетителей несколько редели. Один из смотрителей начал испытывать странные галлюцинации и нервное возбуждение — ему стало казаться, что заключенное в стеклянную витрину тело мумии претерпевает неуловимо тонкие и бесконечно легкие, но день ото дня усиливающиеся изменения, особенно же в положении костистых, исступленно скрюченных клешней и в выражении искаженного ужасом каменно-кожаного лица. Он не мог отделаться от жуткого впечатления, что страшные, выпяченные вперед глаза мумии вот-вот широко раскроются.

Это случилось в начале сентября, когда любопытствующие толпы несколько схлынули и зал мумий иногда пустовал — была совершена попытка разрезать стекло витрины и добраться до тела мумии. Покушавшийся, смуглый полинезиец, был замечен и схвачен смотрителем прежде чем экспонату было нанесено какое-либо повреждение. В результате расследования этот малый оказался жителем Гавайских островов, и прежде известным своим деятельным участием в запретных религиозных культах — однажды он уже привлекался по делу совершения бесчеловечных обрядов и жертвоприношений. Некоторые бумаги, найденные в его комнате, оказались весьма загадочными и внушающими подозрения — многие листы были испещрены иероглифами, близко напоминающими знаки на музейном свитке и в «Черной книге»; но что-либо сообщить по поводу этих вещей он наотрез отказался.

Едва ли прошла неделя, как за новой попыткой добраться до мумии — на этот раз путем взлома замка стеклянной витрины — последовал второй арест. Задержанный — сингалезец, — так же как житель Гавайских островов, ранее был уличен полицией в противозаконной культовой деятельности и явил точно такое же нежелание объясняться со следователем. Вдвойне интересным и мрачно-таинственным сделало этот случай то обстоятельство, что смотритель еще и прежде неоднократно замечал, как этот человек обращался к мумии со странным песнопением, в котором безошибочно угадывалось повторение слова «Т’йог». В результате всего я удвоил число смотрителей в зале мумий и приказал ни на миг не упускать из виду ставшие столь известными экспонаты.

Как и следовало ожидать, пресса извлекла из обоих инцидентов немалую пользу, сейчас же заведя разговор о древней баснословной стране Му и отважно провозгласив, что ужасная мумия есть не что иное, как тело дерзкого еретика Т’йога, обращенное в камень и оставшееся неповрежденным на протяжении последних 175 тысяч лет бурной истории нашей планеты. В самой сенсационной манере было заявлено, что эти странные правонарушители представляют культ, ведущий свое происхождение из страны Му, и что они совершали поклонение мумии — или, возможно, пытались пробудить ее к жизни заклинаниями и колдовскими чарами.

Авторы статей не преминули упомянуть настойчивые утверждения древних легенд, что мозг обращенных в камень жертв Гхатанотхоа оставался живым, неповрежденным и сознающим себя — и этот пункт послужил газетам поводом для самых невероятных и диких измышлений. Должное внимание было уделено и «истинному свитку», что дало повод выдвинуть теорию, будто бы украденное у Т’йога заклятие против мощи Гхатанотхоа еще не утратило свой силы, а задержанные полицией приверженцы культа пытались с его помощью войти в контакт с самим Т’йогом ради каких-то собственных целей. Результатом этих сенсационных выдумок стала третья, затопившая музей, волна посетителей, глазеющих на мумию, которая и сделалась вскоре виновницей трагического развития этой странной, тревожащей душу истории.

Именно в этой волне посетителей, многие из которых стали посещать музей многократно, и начали впервые распространяться упорные толки о постепенно меняющемся внешнем виде мумии. Думаю, что сам персонал музея — вопреки тревожным заявлениям не в меру нервного смотрителя, сделанным несколько месяцев назад — слишком привык постоянно видеть эти страшные экспонаты, чтобы уделять пристальное внимание деталям, так что, очевидно, именно взволнованное перешептывание посетителей привлекло внимание одного из служителей музея к действительным, все нарастающим изменениям тела мумии. Почти сразу этот факт стал достоянием прессы — а шумные последствия его можно легко себе представить.

Естественно, я постарался должным образом изучить ситуацию и к середине октября пришел к выводу, что и в самом деле началось заметное разложение тканей мумии. Из-за определенного воздействия химических или физических субстанций воздуха полукожаные-полукаменные волокна, по всей видимости, постепенно теряли упругость, что и послужило причиной перемен во взаимном расположении членов тела, а также лицевых мускулов. Тем не менее факты эти обескураживали, если иметь в виду, что мумия хранилась в музее всего лишь полвека и притом в оптимальных условиях. Я вынужден был попросить таксидермиста музея, доктора Мура, тщательным образом изучить состояние экспоната. Вскоре он установил общее расслабление и размягчение тканей тела и сделал два или три впрыскивания вяжущих средств, но, опасаясь внезапного разрушения или разложения мумии, не осмелился применить какие-либо решительные меры.

Странной оказалась реакция праздных толп посетителей. Прежде каждая новая газетная сенсация вызывала бурный наплыв зевак и болтунов, но теперь — хотя пресса без умолку трещала о переменах в состоянии мумии — публика, очевидно, начала испытывать неведомый ей прежде страх, который и поставил в определенные рамки даже нездоровое любопытство явных бездельников. Казалось, люди почувствовали, что музей окружила некая зловещая аура, и с небывалого пика его посещаемость упала до уровня значительно ниже нормального. Относительное малолюдье сделало особенно заметным все усиливающийся приток причудливо выглядящих иностранцев.

18 ноября один из посетителей — перуанец, по крови индиец — испытал весьма странный истерический или эпилептический припадок, а помещенный после того в больницу кричал в постели — «Оно попыталось открыть глаза! Т’йог пытался открыть глаза и взглянуть на меня!» В тот день я особенно был расположен убрать ужасный экспонат из зала, но все же позволил совету наших на удивление консервативных директоров переубедить себя. Однако было очевидно, что музей начинает приобретать в его чопорном и чинном соседстве дурную репутацию нечестивого учреждения. Последний инцидент вынудил меня дать смотрителям строгую инструкцию — не позволять никому простаивать перед чудовищным реликтом более нескольких минут за один раз.

Это случилось 24 ноября, в пять часов вечера, после закрытия музея — один из смотрителей заметил, что мумия на мгновение приоткрыла глаза. Особого чуда в том не усматривалось: просто в обоих глазах стал виден узкий полумесяц роговой оболочки; тем не менее