Не знаю, право, как это вышло, но все девицы устроились у нас в доме как нельзя лучше, а я очутилась на заднем плане, и это меня страшно обижало. С самого начала я поняла, что этого никогда бы не случилось, и я по-прежнему главенствовала в доме, если бы не Адель и Джулия Спаркс. Но они без лишних слов ухитрились отвоевать мое место и выставить меня в невыгодном свете. Я была уверена, что они постоянно судачили обо мне и посмеивались надо мной. Надо сказать, что я во всем любила придерживаться известного, с давних пор усвоенного порядка. Я очень заботливо относилась к своим вещам; мои шкафы и ящики комода могли служить образцом чистоты и опрятности. Я так искусно умела штопать чулки, что почти невозможно было отличить заштопанные места от цельных. Я умела шить белье, вязать крючком и спицами, вышивать тонкие узоры. Моя мама часто говорила, что у меня есть художественные способности; хотя я никогда не училась рисовать или писать красками, но эти способности проявлялись в моем умении самой составлять рисунки лилий, нарциссов и роз на сукне и на других тканях, а также подбирать тон шелка или шерсти для вышивки.

В августе месяце у нас в приходе устраивался базар, и мы с мамой были очень заняты приготовлением различных безделушек для него; мы полагали, что приезжие девицы тоже примут участие в этих приготовлениях. Я с некоторой гордостью показала им несколько изготовленных мной для базара работ. И что же? Адель ухитрилась тотчас же сбить мою спесь:

– Очень мило, – сказала она довольно пренебрежительным тоном. – Тени подобраны очень недурно, но знаете, у нас в Америке… – И тут последовал длинный рассказ о том, какие удивительные рукодельные работы выставляются на базарах в Бостоне. К концу ее увлекательного рассказа остальные девицы уже не интересовались больше моими работами, и даже я сама перестала считать себя такой искусницей по части вышивания, как думала раньше.

Впрочем, то же самое относилось и ко всем другим моим талантам. Уж, кажется, я была такая мастерица ездить верхом, но Адель легко превзошла меня, вскочив на моего Бобби без седла и заставив этого довольно ленивого шотландского пони скакать таким галопом, что его сонные глаза заблестели от азарта. Ему вовсе не нравилось такое бесцеремонное обращение, но он тем не менее охотно подходил к Адели, когда она подзывала его к себе, и тыкался мордой в ее руку. Я и так была ужасно зла из-за наших новых порядков, но когда эта противная Адель завладела сердцем моего милого Бобби, то я почувствовала себя совершенно несчастной.

Хуже всего было то, что и Адель, и Джулия, несмотря на то, что они часто нарушали распорядок нашей домашней жизни и довольно небрежно относились к своим занятиям, все-таки не делали ничего такого, за что их можно было бы серьезно бранить. Большей частью наша учительница была ими довольна. У Адели оказался большой талант к музыке, и она свободно читала ноты с листа. А что касается танцев, то их умение выделывать различные па возбуждало всеобщий восторг. Даже папа с мамой стали расхваливать Адель и Джулию, они говорили, что эти девочки очень оживляют наш старый дом, и их пребывание у нас принесет мне огромную пользу. У нас было несколько соседей, с которыми мы были дружны; они заходили навестить маму и посмотреть на наших гостей. Они восхищались Ведой, скептически смотрели на американок, но дружно повторяли: «Как это хорошо, что у Маргарет есть такие подруги!» Ах, как я злилась на такие замечания! Иногда мне казалось, что я готова сойти с ума… Мне некому было излить свою душу, так как Люси была полностью увлечена этими несносными американками, а Веда все еще не проявляла ко мне особого расположения. Сама она всегда вела себя необыкновенно тактично; она мало говорила, но пленяла всех своей милой улыбкой и нежным голосом.

Однажды, спустя уже месяц после приезда девушек, когда в доме установился новый порядок и все у нас, по моему мнению, пошло кувырком, я сидела с Люси в нашей классной комнате.

Мы были дома одни: Адель и Джулия поехали кататься с моей мамой, а Веда качалась на гамаке в саду. Я смотрела на нее из окна и любовалась ее грациозной позой и ниспадающими на плечи локонами. Люси в это время вполголоса твердила свой французский урок. Эта манера заучивания урока донельзя раздражала меня, и я заткнула уши пальцами, чтобы не слышать ее бормотанье.

Так прошло некоторое время; вдруг Люси подскочила ко мне и, приложив губы к самому моему уху, крикнула во все горло:

– Ну-с, вы, лентяйка! Я кончила свой урок!

Я в негодовании вскочила с места.

– Пожалуйста, никогда не позволяйте себе таких шуток со мной! – вскричала я. – Вы совсем оглушили меня, вы могли повредить мне барабанную перепонку!

– Вот уж вздор-то! – отвечала Люси. – А зачем, спрашивается, вы заткнули уши? Не было никакой надобности этого делать. В итоге вы сами заставили меня кричать так громко…

– Нет, была надобность, – возразила я. – Разве можно выучить эту страницу из Расина[3], когда вы тут все бормочете одну и ту же фразу из вашего урока. Это мне ужасно мешало! Знаете, Люси, мне кажется, что вы вообще очень невнимательны к другим.

– Так вы бы просто мне сказали, я бы и перестала. Какая вы странная, Маргарет! Вы мучаетесь, терзаетесь, но никогда ничего не скажете. Это невыносимо! Вы воображаете, что мы ничего не замечаем, однако мы все прекрасно понимаем. И вы совершенно напрасно делаете из мухи слона.

– Что вы хотите этим сказать? – покраснев, спросила я.

Люси отошла от меня и остановилась у открытого окна.

– Веда тоже замечает, что вы чем-то недовольны, – сказала она, – и очень этим опечалена. Она отчасти входит в ваше положение и очень жалеет вас.

– Жалеет меня? – переспросила я и почувствовала, что краска на моем лице сменилась бледностью.

– Конечно, жалеет: она видит, что вы страдаете. Но мы ведь не напрашивались к вам, этого пожелала сама ваша мама. Мы думали, что вы примете нас как сестер. А вместо этого…

– Ах, не говорите, пожалуйста! – сказала я недовольным тоном. – Я стараюсь побороть себя, но просто не могу, я не в силах…

И я ударилась в слезы. На открытом, честном лице Люси Драммонд появилось выражение недоумения.

– Так не лучше ли тогда нам просто уехать от вас? – сочувственно спросила она.

– Нет, это невозможно. Мои отец и мать хотят, чтобы вы оставались здесь, а я…

– А вы ненавидите всех нас, не так ли?

– Нет-нет, нисколько, ни вас, Люси, ни Веду. Мне даже очень нравится Веда. Если бы я поближе сошлась с ней, то, наверное, полюбила бы ее.

– Вы тоже очень нравитесь Веде. Она часто говорит со мной о вас, последний раз – не далее как сегодня утром; она тоже хотела бы сблизиться с вами.

– Веда хотела бы подружиться со мной?

– Да, но она говорит, что вы сторонитесь ее. Веда не такая, как многие девушки, – ей многое пришлось испытать в своей жизни.