Большинство людей внизу были не солдатами, а наемными работниками, и из них лишь с сотню были теми самыми шончанами. Тем не менее вчера в полдень прискакал отряд в три сотни тарабонцев в раскрашенных полосами доспехах, что потребовало от Итуралде изменить свои планы – численность противника увеличилась более чем вдвое. На закате в лагерь въехал еще один отряд тарабонцев, столь же многочисленный, – они только успели поужинать и сразу легли спать, отыскав местечко, чтобы расстелить свои одеяла. Свечи и ламповое масло – для солдата роскошь. И еще – в лагере находилась одна из тех женщин, которых Шончан держат на привязи, дамани. Как Итуралде хотелось бы иметь возможность дождаться, пока та не отбудет из лагеря: должны же ее куда-то отвезти, а иначе какой прок держать дамани вместе с припасами? Но сегодня – условленный день, и он не вправе давать тарабонцам повод утверждать, будто он их сдерживал. Кое-кто готов ухватиться за любую причину, чтобы действовать по собственному усмотрению. Он понимал, что долго они за ним идти не будут, но нужно еще на несколько дней удержать при себе как можно больше людей.

Переместив взор на запад, Итуралде и не подумал воспользоваться зрительной трубой.

– Пора, – прошептал он, и словно бы по его команде, две сотни всадников с кольчужными вуалями на лицах галопом выскочили из-за деревьев. И тотчас же остановились, выделывая курбеты и маневрируя на месте, сверкая сталью копийных наконечников, в то время как их командир носился перед отрядом взад-вперед и бешено жестикулировал в явной попытке придать отряду некое подобие порядка.

С такого расстояния Итуралде не сумел бы различить лиц даже в зрительную трубу, но вполне мог представить искаженные яростью черты лица Торнея Ланасьета, стремящегося доиграть фарс до конца. Коренастый Преданный Дракону просто-таки сгорал от желания ввязаться в схватку с шончанами. С кем угодно из шончан. Трудно было уговорить его не бросаться в битву с заокеанскими захватчиками в тот же день, когда они пересекли границу. Вчера, с видимой радостью и облегчением, он наконец-то соскреб со своего стального нагрудника ненавистные полосы, свидетельствующие о его верности Шончан. Не важно – до сих пор он выполнял приказы Итуралде неукоснительно.

Когда ближайшие к Ланасьету дозорные поворотили своих лошадей и погнали их к поселку и шончанскому лагерю, Итуралде вновь поднял к глазу зрительную трубу, переключив свое внимание на противника. Часовые обнаружат, что их предостережение излишне. Суета замерла. Кое-кто указывал на всадников на другой стороне деревни, а другие просто взирали на них в остолбенении – и солдаты, и работники. Меньше всего они ожидали вражеского налета. Сколько бы ни ходило слухов о набегах айильцев, Шончан считали Тарабон своим, причем надежно защищенным. Быстрый взгляд на деревню – селяне стоят на улицах, глядя на необычных налетчиков. Они атаки тоже никак не ожидали. Итуралде подумал, что Шончан правы, но своим мнением он в обозримом будущем с кем-то из тарабонцев делиться не собирался.

Тем не менее потрясение продлилось недолго. Хорошо вымуштрованные солдаты знали, что надо делать: они побежали к своим лошадям, по большей части – еще неоседланным, хотя конюхи уже торопливо принялись за дело. Восемьдесят с лишком шончанских пехотинцев-лучников выстроились в колонну и бегом устремились через Серану. При столь наглядном подтверждении явной угрозы селяне похватали малышей на руки, окриками и тычками загоняя детишек постарше в чаемую безопасность домов. Казалось, прошли какие-то мгновения, и улицы опустели, только между домами быстро двигались лучники в своих сверкающих лаком доспехах и причудливых шлемах.

Итуралде повернул зрительную трубу в сторону Ланасьета и обнаружил, что тот галопом гонит свой конный строй вперед.

– Потише, – прорычал он. – Не спеши.

Вновь ему почудилось, будто тарабонец услышал его команду – тот наконец-то вскинул руку, останавливая своих людей. По крайней мере они по-прежнему находились где-то в полумиле от деревни. По плану Ланасьет, этот горячий болван, должен был сейчас находиться в миле от поселения, на опушке. Враги же должны посчитать, что легко отбросят его отряд, пребывающий все в том же видимом беспорядке, но и полумили вполне достаточно. Итуралде подавил подсознательное желание потеребить рубиновую серьгу в левом ухе. Сражение началось, и теперь нужно заставить тех, кто следует за тобой в битву, поверить, что ты – полностью уверен в себе и совершенно спокоен. А вовсе не жаждешь врезать от души в лоб предполагаемому союзнику.

Чувства, по-видимому, имеют особенность каким-то образом передаваться от командира подчиненным, а рассерженные люди ведут себя глупо, дают себя убить и проигрывают битвы.

Коснувшись мушки в виде полумесяца на щеке – в такой день, как сегодня, мужчина должен предстать в лучшем виде, – Итуралде сделал несколько неспешных, сдержанных вдохов, пока не убедился, что внутренне столь же спокоен, каким выглядит со стороны, потом вновь обратил свое внимание на бивак. Теперь большинство находившихся там тарабонцев были уже в седлах, но они дождались, пока в деревню не прискакали галопом десятка два шончан во главе с рослым малым – макушку его чудного шлема украшал единственный тонкий белый султан. Затем они пристроились позади шончан, причем те, кто приехал в лагерь вчера на закате дня, замыкали отряд.

Итуралде внимательно разглядывал фигуру во главе колонны, высматривая ее между домами. Единственное перо плюмажа означает, видимо, ранг лейтенанта или подлейтенанта. Что могло означать либо безбородого юнца, который едва начал командовать солдатами и для которого этот пост – первый в жизни, либо седоусого закаленного ветерана, который, если ошибешься, не упустит случая отрубить тебе голову.

Как ни странно, дамани, легко опознаваемая по сверкающей серебристой привязи, тянувшейся к другой всаднице, тоже гнала свою лошадь во весь опор, нисколько не отставая от прочих. По всем слухам, доходившим до Итуралде, эти женщины были пленницами, однако первая дамани вела она себя столь же решительно, что и та вторая женщина, сул’дам. Возможно…

Вдруг у него перехватило горло, и из головы разом вылетели все мысли о дамани.

На улице все еще оставались люди – шедшая перед несущейся колонной группа из семи или восьми мужчин и женщин, казалось, даже не слышала раздающийся позади грохот копыт. Даже если бы Шончан и захотели остановиться, они не успевали этого сделать, да к чему пытаться? Хорошее оправдание – нападение врага. Но Итуралде показалось, что руки высокого командира, державшие поводья, даже не дрогнули, когда он, а следом и весь отряд, буквально затоптал несчастных. Значит, не мальчишка, а ветеран. Бормоча молитву за души погибших, Итуралде опустил зрительную трубу. На то, что произойдет дальше, лучше смотреть без нее.

Оказавшись шагах в двухстах от деревни, офицер принялся выстраивать свой отряд – там, где уже остановились лучники и где они ждали, наложив стрелы на тетиву. Взмахами руки указав конным тарабонцам позади себя направления перестроения, он повернулся, устремив на Ланасьета взор через зрительную трубу. Солнечные лучи блеснули на металлических накладках трубы. Значит, солнце уже встает. Тарабонцы начали плавно разъезжаться по флангам, посверкивающие острия пик сохраняли тот же наклон, что и прежде. Вымуштрованные солдаты занимали места в строю на флангах, оставляя лучников в центре.