накрыла ее своей лапкой, словно давая мне «пять». – Мне нравится, но еще я здесь, потому что… – Я попыталась подыскать правильные слова. – Так я чувствую себя ближе к маме. Только мы с ней так сильно любили животных. Остальные члены семьи относятся к ним хорошо, но иначе чем мы.

Сама не знаю, что спровоцировало мое признание. Может, я хотела доказать, что мое волонтерство не ради пиара? Какое мне вообще дело до мнения Риса?

А может, мне нужно было поговорить про маму с кем-то, кто ее не знал. В Атенберге я не могла упомянуть ее, не получив в ответ жалостливых взглядов, но Рис оставался спокойным и невозмутимым, как и всегда.

– Понимаю, – сказал он.

Вроде простое слово, но оно проникло внутрь и успокоило ту часть меня, которая, оказывается, нуждалась в успокоении, а я и не знала.

Наши взгляды встретились, и в воздухе повисло напряжение.

Темные, загадочные, пронзительные. Глаза Риса словно заглядывали прямо в душу, отбрасывая слои тщательно сплетенной лжи и обнажая уродливую истину под ней.

Сколько моих истин он видел? Видел ли под маской девочку, которая десятилетиями несла свое бремя и слишком боялась им поделиться, которая могла убить…

– Хозяин! Отшлепай меня, хозяин! – Латекс выбрал именно этот момент для своего знаменитого похабного выкрика. – Прошу, отшлепай!

Заклинание рассеялось столь же быстро, как возникло.

Рис отвел глаза, и я опустила взгляд себе под ноги, выдыхая от облегчения и разочарования одновременно.

– Хоз…

Латекс умолк, когда его одарил взглядом Рис. Птица нахохлилась и принялась прыгать по клетке, прежде чем замереть в нервном молчании.

– Поздравляю, – сказала я, пытаясь рассеять волнующее напряжение, возникшее минутой раньше. – Возможно, ты первый человек, заставивший Латекса умолкнуть на середине фразы. Тебе стоит забрать его себе.

– Ни за что. Не люблю, когда животные сквернословят.

Мы пялились друг на друга несколько мгновений, прежде чем я хихикнула, а железный занавес в его глазах приподнялся достаточно, чтобы я заметила там искру веселья.

Оставшуюся часть моей смены мы провели в молчании, но напряженность между нами снизилась до такой степени, чтобы я поверила, будто у нас с Рисом могут быть нормальные рабочие отношения.

Я не знала, оптимизм это или самообман, но мой разум всегда цеплялся за малейшие свидетельства того, что все не так плохо.

Ветер щипал обнаженную кожу на моем лице и шее, пока мы шли домой. Мы с Рисом спорили, как добираться до приюта, но в конце концов даже ему пришлось признать, что преодолевать столь небольшую дистанцию на машине просто глупо.

– Ты рад, что поедешь в Эльдорру? – спросила я. Через несколько дней мы уезжали в Атенберг на зимние каникулы, и Рис сказал, что прежде никогда там не бывал.

Я надеялась поддержать нашу недавнюю оттепель в отношениях, но просчиталась: Рис закрылся быстрее, чем вечеринка, на которую ворвались копы.

– Я еду туда не отдыхать, принцесса.

Он произнес слово «туда», словно я силой отправляла его в трудовой лагерь, а не в город на девятом месте рейтинге лучших направлений для туризма.

– Я понимаю, что ты едешь не отдыхать, – я безуспешно попыталась скрыть раздражение, – но у тебя будет сво…

Воздух пронзил резкий визг тормозов. Я еще не успела осознать источник звука, а Рис уже затолкал меня в ближайший переулок и крепко прижал к стене, подняв пистолет и закрывая меня своим телом.

Мой пульс забился с бешеной скоростью – от внезапной вспышки адреналина и его близости. Он излучал жар и напряжение каждым миллиметром огромного, мускулистого тела, и оно обернулось вокруг меня, словно кокон, когда мимо пронеслась машина, из наполовину открытых окон которой гремела музыка и доносился хохот.

Я чувствовала плечом, как колотится сердце Риса, и мы долго стояли, замерев, даже когда музыка стихла и слышалось лишь наше тяжелое дыхание.

– Мистер Ларсен, – тихо сказала я, – думаю, все в порядке.

Он не двигался. Я оказалась зажата между ним и кирпичами – двумя неподвижными стенами, заслоняющими меня от мира. Одной рукой он упирался в стену возле моей головы и стоял так близко, что я чувствовала каждую выпуклость, каждый изгиб его тела.

Прошло еще одно долгое мгновение, прежде чем Рис опустил пистолет и повернулся ко мне.

– Ты уверена, что в порядке? – низким, хрипловатым голосом уточнил он, осматривая меня на предмет повреждений, хотя со мной ничего не случилось.

– Да. Машина повернула слишком быстро. И все. – Я нервно хихикнула, слишком разгоряченная из-за его пристального внимания. – Меня больше напугал твой бросок в переулок.

– Поэтому следовало ехать на машине. – Он сделал шаг назад, забирая с собой тепло, и пустоту быстро заполнил прохладный воздух. Я задрожала, жалея, что не надела свитер потеплее. Внезапно стало слишком холодно. – Ты слишком на виду и не защищена, когда так ходишь. Мимо могли проезжать преступники.

Я чуть не расхохоталась:

– Сомневаюсь. Скорее кошки начнут летать, чем в Хазелбурге заведутся преступники на машинах.

Это один из самых безопасных городов в стране, и у большинства студентов даже нет машин.

Риса моя аналогия не впечатлила.

– Сколько тебе повторять? Достаточно одного раза. Больше никаких пеших прогулок до приюта.

– Но вообще ничего не произошло. Ты преувеличиваешь. – Мое раздражение окончательно вернулось.

Он сделал каменное лицо.

– Моя работа – предусматривать все, что может пойти не так. Если тебе это не нравится, можешь меня уволить. Но до этого времени делай, как я говорю, я сказал тебе об этом еще в первый день.

Все следы нашего хрупкого перемирия в приюте исчезли. Я бы хотела иметь возможность его уволить, но не я принимала решения по персоналу, и никаких других причин для увольнения, помимо нашей неприязни, не было.

Я была так уверена, что наше общение в приюте положит начало новой фазе отношений, но мы с Рисом делали один шаг вперед и два назад.

Я представила долгие часы перелета до Атенберга в уже привычном для нас ледяном молчании и скривилась.

Похоже, Рождество будет долгим.

Глава 4

Рис/бриджит

РИС

Мы с Бриджит приехали в Атенберг, столицу Эльдорры, через четыре дня после того, как моя директива о запрете пешего перемещения открыла второй фронт в нашей холодной войне. Перелет оказался холоднее погружения в русскую реку посреди зимы, но мне было плевать.

Мне не требовалась ее симпатия, чтобы делать свою работу.

Я просканировал взглядом почти пустое городское кладбище, прислушиваясь к жутковатому вою ветра в голых ветвях деревьев. На кладбище веяло ледяным холодом, он пробирался сквозь одежду и проникал глубоко в мои кости.

Сегодня был первый относительно свободный день в расписании Бриджит с момента