Колдклиффский полицейский участок, 5 сентября, 14.18

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Спасибо, что пришел побеседовать с нами.

БЭК: Ну, у меня не было выбора. Ваше «приглашение» не очень-то было похоже на приглашение.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Бэк Резерфорд. Бэк – это сокращение?

БЭК: Это мое имя. Так вы меня арестуете за что-то, или мне можно уже вернуться в школу?

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Не нужно срывать на мне раздражение, сынок. Мы просто хотим задать тебе несколько вопросов.

БЭК: Я вам не сынок.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Прости, Бэк. У нас есть несколько вопросов по делу Марка Форрестера, с которыми, мы надеемся, ты нам поможешь.

БЭК: Дело? Я думал, он свалился со скалы.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Не все так просто. Мы все еще ведем расследование, и нам нужна твоя помощь.

БЭК: Я уже давал показания одному из ваших. Я не знаю ничего о том, что произошло. Я слышал только то, что все и так знают.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Ты слышал от твоей девушки, верно? От Луизы Чемберлейн?

БЭК: Нет, я видел онлайн. Наверное, она мне звонила, чтобы рассказать, но я не брал трубку.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Почему ты не взял трубку, когда тебе звонила твоя девушка?

БЭК: Она не моя девушка, ясно? И что, вы всегда берете трубку, когда вам звонит жена? Что-то сомневаюсь.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Где ты находился в тот вечер, когда погиб Марк Форрестер?

БЭК: Я катался на байке. Я уже все это рассказывал одному из ваших. Вы что, не обмениваетесь друг с другом заметками?

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Итак, ты катался на мотоцикле. Ты был один?

БЭК: Да, я был один.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Куда ты на нем ездил?

БЭК: Просто по окрестностям. В основном по дорогам вокруг города. Там не такое оживленное движение. Не переживайте, я не превышаю скорость.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Одному так ездить опасно. Что, если что-нибудь бы случилось?

БЭК: Ничего не случилось.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Ты знал, что Табита и Марк пошли в поход в тот день?

БЭК: Почему я должен был это знать? Мы с Табитой больше не общаемся. Мне абсолютно плевать на ее планы на выходные.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Больше не общаетесь. Но раньше общались. Судя по всему, вы не просто общались.

БЭК: Ну да, мы тусили вместе. Но теперь нет. У нее своя жизнь. У меня своя.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Значит, ты не был с ней ночью десятого августа на вечеринке у Элеонор Росс?

БЭК: Нет, не был. В смысле, я видел ее там, но я также видел еще сотню других людей. Такое случается на вечеринках.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Очевидцы говорят, что тебя видели с Табитой. Наш информатор сообщил, что видел вас выходящими вместе из домика у бассейна.

БЭК: Очевидцы. Ага. Мне что-то не верится. В тот вечер меня не было в домике у бассейна.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Еще один свидетель сообщил, что видел вас вместе на кухне. Ты ее обнимал, а потом что-то сунул ей в карман джинсов.

БЭК: Она даже не в джинсах была. На ней была юбка.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: Ты помнишь, во что Табита была одета в день вечеринки, которая была в прошлом месяце?

БЭК: (запинается): У меня хорошая память.

ОФИЦЕР ОЛДМЕН: В таком случае, может, ты вспомнишь, что Табита сказала тебе о своих планах с Марком.

Бэк: Я не могу рассказать вам то, чего не знаю. Слушайте, я задержан, или мне уже можно идти?

ТАББИ ЗНАЕТ ПРО ДАЛЛАСА. Она узнала не потому, что я ей рассказала, а из-за последствий. Даллас должен был быть просто интрижкой, хорошим поводом, чтобы потерять девственность, потому что он оказался рядом и не возражал. Но он каким-то образом все равно стал поворотным моментом в моей жизни. Как же это несправедливо, что у меня совсем не получается относиться к вещам легкомысленно. Такое ощущение, что у моего тела всегда другие планы.

Может, Табби знает, каково это.

Сегодня первый учебный день, так что естественно, что я увижу его сегодня. У меня не получится избегать его, как я это делала все лето. Он на год младше нас (Табби назвала меня совратительницей малолетних, когда обо всем узнала), так что в классе мы с ним не пересечемся, но во всех остальных местах я буду его видеть. Я знакома с ним уже несколько лет. Его семья живет через три дома от нашего, и его мама иногда заходит к нам, чтобы попить вина с моей матерью у нас на террасе, откуда слышен их непрерывный смех, улетающий в небо. Теперь, когда миссис Маккей заходит к нам, она говорит: «Привет, Элли», и я гадаю, что ей известно. Теперь, когда она полупьяная болтает с моей мамой по вечерам, я гадаю, о чем же они на самом деле разговаривают. Не обсуждают ли темы, которые не стоит затрагивать.

– Ты слишком нервничаешь, – говорит Табби, когда подбирает меня на синей «Тойоте» своего отца. – Расслабься. Ты ничего, черт побери, ему не должна, помнишь?

Ее голос звучит жестко, непоколебимо. Она вернулась. Вернулась та самая девушка, которая обладает способностью заставлять меня чувствовать себя одновременно видимой и невидимой. Марк что-то с ней сделал, каким-то образом сумев ее уменьшить, превратить огромное сияющее солнце в нечто, напуганное собственной тенью. Теперь же тень Табби стала темнее и больше, накрыла нас обеих, как тент. Я привыкла быть в этой тени.

– Ты права.

Я окидываю взглядом то, что на Табби сегодня надето, или то, чего не хватает. На ней шорты, которые задрались так высоко, что я не понимаю, насколько они коротки на самом деле, и короткий топик. С момента гибели Марка прошло три недели, и за эти три недели Табби металась между состоянием безмятежного спокойствия, рыданиями, приступами смеха и детской радости, за которые она впоследствии извинялась, как будто ей нельзя было чувствовать себя счастливой, в то время как он лежит в двух метрах под землей. Она говорила мне, что Марку не нравилось, когда она открывала слишком много участков тела. Я всегда замечала, что это ему не мешало в тот вечер, когда они впервые встретились.