Это были последние слова пророка Ханоха в тот вечер. Но ещё никогда его слова, или послания с Небес, как некоторые говорили, не имели столь сильного эффекта и не оставляли по себе столь долгих обсуждений и толков.

— Скажи, Гила, нет ли во мне греха и скрытого зла, которых я сам не могу видеть в себе? — спрашивал свою жену Эфрам.

— Что ты, что ты, даже не говори об этом, вдруг услышат соседи и заподозрят что-нибудь нечистое в доме нашем, — отвечала тихо его жена.

И так стало в каждом доме. Страх быть изгнанным, как чума, передавался от мужей и жён детям. Семьи больше не ходили по вечерам друг к другу в гости, а их дети больше не играли вместе в долине двух рек. Йона работала до глубокой ночи, число заказов на ковры возросло: все принялись украшать ими стены, чтобы соседям или прохожим были не слышны разговоры в домах.

Возведение башни замедлилось, ибо радость покинула всех. Как плесень покрывает сырые своды подвалов, так подозрительность захватила умы всех жителей долины. Аарон уже не был уверен, что Хилель выбирает правильные сюжеты для росписи стен, а Мейрав более не доверяла Таире готовить по рецептам пророка Ханоха. Никто не стремился помогать друг другу, поэтому Йерахмиэль, ответственный за подбор строительного камня, сам отправился на поиски месторождения мрамора для облицовки храма, а силачу Шимшону пришлось теперь всегда оставаться голодным, ибо Мейрав уже никогда, ни при каких уговорах и просьбах, не давала ему добавки на обед. Пророк Ханох знал про это, ибо он велел своим помощникам докладывать ему обо всём, что происходит на возведении башни, и поощрял тех, кто по собственному побуждению приходил к нему с докладом.

Однажды солнечным днём пастух Ицхак, как обычно, пас овец на окраине города. Каково же было его удивление, смешанное с испугом и недоумением, когда увидел он пророка Ханоха, собирающего полевые цветы в полном одиночестве. Ицхака раздирали противоречивые мысли: подойти к пророку и поприветствовать его — или пройти незамеченным, чтобы не отвлечь его от, быть может, важной миссии. Однако любопытство молодого Ицхака взяло верх, и он, а за ним и его стадо овец приблизились к пророку Ханоху.

— Мой вам поклон, великий пророк Ханох! Нужна ли вам моя помощь?

— А чем ты можешь помочь мне, пастух Ицхак? — обречённо спросил пророк.

— А-а-а, ну, может быть, вам нужна помощь в сборе цветов? На той вон поляне больше ромашек, кстати, — неуклюже, боясь быть осуждённым, молвил Ицхак, размахивая руками в разные стороны.

— Мой дорогой Ицхак, не цветы я собирать вышел, а души выискивать, преисполненные верой. Завяла вера в сердцах наших, нет более огня в глазах, исчез аромат благодати в общине нашей, — печально произнёс пророк. — Великие мужи и жёны не могут оставить грехи свои: вот Хилель всё время умничает, а Шимшон никак не совладает со страстями своего тела. Как же мне с этим всем одному справиться?! — закончил пророк, послав вопрос в бескрайнее поле.

«Он всё знает. Всевышний ему рассказывает о каждом из нас», — наивно подумал Ицхак и, чтобы утешить пророка, решил сказать что-то многозначительное:

— Мы будем вам помогать, пророк Ханох, мы станем лучше. Укажите нам путь.

— Хорошо тебе рассуждать, Ицхак, когда за тобой всегда следуют твои овцы.

— Мы и есть ваши овцы, ведите нас, пророк Ханох! — с горящими глазами сказал Ицхак.

Однако пастух Ицхак даже не предполагал, какие последствия будут иметь его слова для всех жителей долины. Пророк Ханох бросил сорванные цветы и побежал к бесконечно устремляющейся ввысь башне, ставшей символом его верховенства.

Никто не ожидал увидеть пророка Ханоха посреди дня на площади перед возводимой башней. Даже всезнающая Галия была удивлена.

— Послушайте, мне только что было дано послание Всевышнего! Подойдите и внемлите новому направлению для народа нашего, — громко произнёс пророк.

Зеэв звонко ударил в бронзовый диск, призывая всех остановить строительство и спуститься с башни, чтобы послушать новое важное послание.

— Вы строили храм, чтобы умилостивить Всевышнего и воздать Ему хвалу. Велика башня, и нет ей конца и краю. Много сил было потрачено и пота пролито. Вы доказали свою любовь к делу. Так докажите свою любовь к Всевышнему и Его пророку — последуйте за ним, оставьте дела ваши, оставьте нажитое и следуйте за ним, велю вам!

После этих слов во всей долине воцарилось молчание. Никто не знал, что нужно сказать, никто не знал даже, что́ об этом следует думать. Пророк Ханох отправился к себе. Он надеялся, что все тут же пойдут за ним, но никто не осмелился ступить за ним первым, ибо велико было непонимание.

Зеэв ударил в бронзовый диск, призывая вернуться к строительству башни, но Хилель вышел из рядов и взял слово:

— Подождите, братья! Пророк Ханох велел нам оставить все дела наши. А наше главное дело — это башня и храм на вершине её. Поэтому не нужно возвращаться назад и укладывать стены.

— С каких это пор ты стал трактователем нашего возлюбленного пророка Ханоха? — гневно спросил Зеэв.

— Тебе не давали такого титула, — добавила его жена Галия.

— Тогда поясни нам, Галия, обладатель главного титула хранителя зала записей, о чём сказал пророк Ханох?! — прокричал из дальних рядов Шимшон, и была в его голосе ненависть, которую ранее никто в нём не замечал.

— Тихо! Молчать! — повысил голос Зеэв. — Всем на башне продолжать работу. Наступит утро, мы получим новое послание от пророка Ханоха, как обычно, и будем знать, что делать дальше.

— Да кто ты такой, чтобы командовать нами? — во весь голос прорычал Шимшон и, выйдя вперёд, встал перед Зеэвом.

— Я главный стражник и хранитель башни и храма, защитник пророка Ханоха, специально для тебя повторяю свои титулы! Уходи, Шимшон, тебе не место среди нас. Твоя злость вскрылась, как чумная опухоль, а пророк Ханох велел нам всем очиститься от зла.

— Зеэв, ты грязный волк, ты не смеешь меня прогонять! — заявил Шимшон и ещё ближе подошёл к Зеэву.

Галия, а вместе с ней все служители зала записей и подчинённые Зеэву строители стали выкрикивать:

— Уходи, Шимшон, тебе нет места среди нас.

В ярости Шимшон схватил огромный гранитный монолит и со всей силы ударил им о стену башни, так что по ней побежала большая трещина. В толпе закричали, и Зеэву потребовалось немало усилий, чтобы всех успокоить. Шимшон, увидев результат своего гнева, бросился прочь с площади. Зеэв три раза ударил в бронзовый диск и опять призвал народ вернуться на строительство. Но не все повиновались ему.

— Зеэв, опомнись! Первым был Хаим, славный и чистейший