Я старался по-своёму – всегда был за командное дело, не овца в стаде, конечно, но я ещё во дворе с этим сросся и так жил – если кого-то трогают, все заступаются. Ренарс и Каспарс слушали Depeche Mode, были в том стиле, а мы с Муминьшем любили Nirvana и носили кожаные сапоги. Ещё в то время была группа Midnight Oil, я их просто обожал и был уверен, что, когда заработаю денег, поеду на их концерт в Австралию. Я заработал – а они распались.

В детстве с друзьями тебя сводит среда, обстоятельства – ты ведь не выбираешь, с кем рядом жить, с кем учиться. Если потом, повзрослев, ты снова выбираешь тех же людей, потому что у вас общие интересы и взгляды, то это идеально, тогда вы становитесь по-настоящему близки. Это наш случай с BrainStorm.

Я считаю, что в дружбе очень важно не ставить барьеров, условий. Нельзя дружить ради чего-то, нельзя врать. Всё это с годами разрушит дружбу, она просто порвётся по швам. В дружбе важны поступки, а не только слова. Самое дорогое, что у нас есть – это время, нам всегда его жалко, всегда не хватает. Настоящей дружбе надо уделять много времени, надо быть готовым в любое время года и суток сорваться на помощь другу, если ему тяжело, отдать ему свои силы и внимание, сколько потребуется – иначе какой ты друг.

Я бы сказал, пусть даже это звучит помпезно, но настоящая дружба требует жертв. Я надеюсь, что я такой друг своим друзьям, а они такие для меня.

Впрочем, есть один случай, когда мне показалось, что я предал BrainStorm. Это случилось больше десяти лет назад, в декабре. Нам надо было лететь всей группой в Польшу на съёмки телешоу, исполнить пару своих песен. И накануне я загулял. Утром рейс, а я сплю как убитый. Ребята мне все обзвонились, но никак не могли разбудить. В конце концов, когда я проснулся, оказалось, что вся группа уже улетела в Варшаву. Я был в ужасе! Мы ведь команда, есть правила, есть обязательства, уважение друг к другу – а я всех подвёл!

Весь день я искал какие-то рейсы, способы добраться до них, но цепочка не складывалась. Тогда я решил, что подожду два дня и встречу их как следует.

Разумеется, я позвонил им, искренне извинился, разузнал, каким рейсом они вернутся в Ригу, и сел ждать. Я взял пятиметровый рулон обоев и написал на нём большими буквами: «ДРУЗЬЯ, ПРОСТИТЕ МЕНЯ!» Договорился со знакомыми барменшами, они нарядились в платьица, у меня тоже был костюм, мы все нацепили заячьи ушки и приготовились плясать с этим плакатом. Для пущего эффекта я купил целую коробку фейерверков. Подъезжаю к рижскому аэропорту и спрашиваю охранника: «А можно, я тут на стоянке, машин-то мало, поставлю в уголочек салют?» Он мне: «Давай, не проблема!» Сейчас такое, конечно, уже невозможно представить.

И вот ребята прилетели, я поджёг фейерверк, он начал бомбить как бешеный, весь аэропорт в густом дыму, грохот, вспышки – тут выходит группа BrainStorm и видит меня прыгающим в трико с заячьими ушками и плакатом. Я был реабилитирован. Но тут со всех сторон уже мчатся полицейские машины с мигалками, в аэропорту объявляют чрезвычайную ситуацию, и я думаю: «Ой, что я натворил…».

С самолётами и дружбой есть ещё одна история. Мы с BrainStorm летели в Грецию и попали в снежную бурю. Поначалу была просто сильная турбулентность, а потом вдруг раз – и самолёт пошёл вниз, мы падали. Стюардессы разбежались, их тележки с грохотом укатились, из них всё попадало, и в салоне образовалась, извините, гробовая тишина. Всё затихло, никто не орал… Я сидел в одном ряду с Рогой, между нами была какая-то немецкая фрау, которая вцепилась Каспарсу в руку до крови, чуть не сломала. Мы с ним переглянулись, и я подумал тогда: «Боже, неужели сейчас вот так всё и кончится – наша жизнь, наши концерты, всё». В ту же секунду самолёт стал выравниваться, и все будто ожили – начались крики, молитвы, всхлипывания, как будто кто-то отжал кнопку «пауза». В жизни ведь то же самое – когда ты падаешь вниз, всё трудно, неоткуда взять помощь, ты опускаешь руки, замолкаешь. Но как только появляется надежда, ты становишься храбрее, живее, ситуация меняется. Я после этого ещё лет десять очень боялся летать, и всякий раз, как попадал даже в небольшую турбулентность, у меня сразу ноги забивались стрессом, было плохо. Каспарс тоже боялся, и он всегда перед вылетом смотрел видео про разные авиакатастрофы, мы это обсуждали, и я думал – блин, что у нас в головах творится? Но сейчас я понимаю, что таким чёрным юмором мы друг друга подбадривали, чтобы помочь, почувствовать силу. Если бы кто-то просто бухтел: «Ребят, всё будет нормально, не бойтесь!» – это бы не подействовало. А мы были искренними друг с другом и смогли справиться. В тот день мы приземлились в Греции и сели в автобус, который нас встречал. Мы все были как под гипнозом, всё вокруг казалось нереальным, и вдруг водитель обернулся и так буднично спросил: «Парни, а вы курите? Так курите, что ж вы!» Это было парадоксально – мы чуть не погибли только что, прощались с жизнью, а теперь вот можно простым движением достать сигарету и закурить… Я тогда отчетливо осознал, что нечто очень важное мы сейчас пережили с моими друзьями, и это сплотило нас ещё сильней.

Мы с Ренарсом первый раз гуляем по Москве. Отстояли огромную очередь, чтобы увидеть Ленина. Дружба крепкая, радость истинная, момент прекрасный!

Новогодний концерт в нашей школе. Мы с Ренарсом юные, стройные и ещё с волосами, суперчуваки!

Дания, наша первая поездка за границу. Гостим у девушки из нашей школы, которая по обмену учится здесь и живёт в семье пастора. Даже концерт сыграли в датской школе!

Наш выпускной 12-го класса. Хоть Каспарс и не закончил школу, отмечаем вместе

Волшебная фотография, одна из самых радостных у нас. Сделана Антоном Корбайном перед нашим концертом в Лондоне. Тут видно нашу группу из песочницы! Мы – песочная банда

Марис Михельсонс:

Песня Би-2 «Мой рок-н-ролл» – это прямо про нашего Мэджика! В 1998 году мы целых три сезона играли спектакль «Швейк» в рижском театре Дайлес – было около 130 спектаклей! Мы исполняли на сцене песни, а также были железнодорожниками, тюремщиками, психопатами и даже девушками лёгкого поведения. Каждый раз мы приезжали в театр часа за два, чтобы порепетировать, настроиться, войти в образ… и вот все на месте, а Мэджика нет. Звоним – недоступен. Саундчек прошел, зрителей запускают в большой зал, аншлаг, а Мэджика всё нет – очевидно, его накануне опять засосала опасная трясина рок-н-ролла. Тогда мы с Муминьшем судорожно делим гитарные партии Мэджика, наспех переделываем аранжировку, учим и бежим играть. Волновались дико, нам самим казалось, что это полная ж*па, но выбора не было, show must go on! В антракте примчался запыхавшийся Мэджик, на него жалко было смотреть! Он взволнован, ему дико стыдно – а все ржут. Каждый понимал, что это могло случиться с любым из нас, мы просто были рады, что наш товарищ нашёлся и он в порядке!