Я бы ее, я бы ее, я бы ее

Урядил,

Епанечку, епанечку

Ей сошил.

Золотой парчой, золотой парчой

Покрыл,

Соболями, соболями, соболями

Опушил.

Ты красуйся, ты красуйся,

Моя суженая,

Ты красуйся, ты красуйся,

Моя ряженая!

Едва боярышня Маша Пронская допела последний куплет, две створки сводчатой горной палаты царевны услужливо раскрыли стрельцы, стоящие в передней на карауле и вошла царица Мария в сопровождении толпы прислужниц и доверенной боярыни Марии Пожарской. Женщины из дворцовой свиты были одеты довольно скромно, а вот будний наряд супруги Бориса Годунова даже без царского венца поражал своей роскошью и богатством. Светлые волосы царицы были покрыты высокой кикой — головным убором замужней женщины — с навершием в виде копытца, расшитого крупной бирюзой и сапфирами. Летний опашень с частыми алмазными пуговицами портнихи щедро украсили по краям золотым шитьем, оно имело круглое накладное ожерелье из собольего меха с большой жемчужной брошью посередине. Малиновый летник струился из опашня блестящим заморским атласом и выгодно подчеркивал изящные формы тела своей владелицы. Возраст властительницы Кремля приближался к пятидесяти годам, однако она могла с легкостью затмить многих молодых красоток величественностью своего облика и тонкостью красивых черт лица, которые не расплылись со временем и сохраняли свою прежнюю привлекательность.

Доверенная боярыня Пожарская что-то прошептала кляузное на ухо царице и, подойдя к дочери, Мария Григорьевна сначала неодобрительно посмотрела на девушек, окружающих царевну, а затем резко сказала:

— Снова привечаешь у себя трещоток, Ксения. Говорила же тебе, чтобы не водилась с ними. А ты ослушалась меня, пошла против материнской воли!

— Матушка, мы собрались ради богоугодного дела, вышиваем пелена для Успенского собора к Троице, — смущенно произнесла Ксения, стараясь смягчить недовольство матери скорее ради того, чтобы уберечь от ее гнева своих подруг, чем себя.

Но благие намерения царевны Ксении не нашли отклика у ее матери. Слишком хорошо знала царица Мария, что большинство московских бояр не смирилось с народным избранием на царство Бориса Годунова, роптали на выбор участников Земского собора, и особенно мрачно она смотрела на княжну Анну Репнину, младшую сестру жены князя Василия Шуйского Елены. Шуйские из рода Рюриковичей были главными претендентами на русский трон помимо Годуновых, и Мария Григорьевна подозревала, что княжна Анна пользуется дружбой с доверчивой Ксенией, чтобы шпионить в Кремле в пользу своей сестры.

И потому Мария Григорьевна непримиримо произнесла:

— Заниматься богоугодным делом благочестивым девам подобает в тишине и уединении своих теремов, а не собираться вместе, распевая любовные песни. Ступайте, девицы, по домам и впредь без моего приглашения не смейте являться во дворец!

— Боярышни, прошу к выходу, — торопливо проговорила Домна Ноготкова, стараясь своим усердием уменьшить гнев царицы.

Оробевшие от видимой немилости жены царя девушки быстро поднялись, низко поклонились Марии Годуновой и поспешили уйти прочь от ее тяжелого взгляда в сопровождении дворовой боярыни как испуганные цыплята при приближении грозной орлицы.

— И вы тоже ступайте, мне с дочерью наедине поговорить надо поучить ее уму-разуму, — сказала царица Мария своим приближенным, и женщины ее свиты также поспешно вышли из палаты, опасаясь царицыного гнева, как прежде до них молодые, попавшие в немилость боярышни.

Ксения осталась на месте с поникшей головой, дожидаясь кары за свое своеволие. Мать действительно говорила ей, чтобы она не водилась с дочерями многих бояр, а дружила только с теми, на кого укажет она, но царевна не думала, что Мария Григорьевна настолько непримиримо настроена к ее подругам.

— Что молчишь, Ксения? — поинтересовалась у нее царица Мария.

— Жду наказания, прогневала я тебя, матушка, — с раскаянием произнесла Ксения.

Тут Мария Григорьевна впервые тепло улыбнулась и ласково привлекла дочь к себе. Исчезла грозная царица и появилась любящая мать, готовая простить любую вину своему ребенку.

— Ох, Ксюша, дитятко мое неразумное! Привечаешь ты дочерей врагов наших, а они втайне завидуют тебе, и зло помышляют, что недостоин твой батюшка шапки Мономаха, — душевно сказала она. — Никакой лаской и никакими богатыми дарами ты не купишь их любви, поверь мне.

— Родимая, но мне самой в радость одаривать их, делиться с ними своим счастьем, — растерянно пробормотала Ксения, не зная, как ей устоять перед материнской лаской.

— Тут поступай как хочешь, хочешь дарить им подарки — дари, только помни, что в минуту черной беды они тебе ничем не помогут, а запросто воткнут нож в спину, — с горечью сказала Мария Григорьевна, не понаслышке знающая какой кровавой и ожесточенной может быть борьба за власть. Батюшка ее, Малюта Скуратов, зубами выгрызал ее у соперников. Не только он, но и его жена Матрена и дети не спали ночами, ожидая позорной ссылки, а то и лютой казни за противодействие Басмановым. Это знание заставляло ее подозревать врагов во всех дворянах, кто не был явными сторонниками Годуновых и именно от всех возможных врагов она намеревалась защитить свою единственную дочь.

Ничего не сказала на грозное предупреждение матери Ксения, но слезы появились в ее глазах, когда она поняла, как жесток мир, в котором ей приходится жить. Царица Мария спохватилась и сказала:

— Идем в сад, голубка моя, совсем я тебя расстроила своими разговорами, отвлечемся немного.

— Матушка, но ведь Бог защитит нас от врагов, если они вздумают злоумышлять против нас, — с надеждой спросила Ксения у матери, едва они вошли в сад и пошли мимо лип к пруду по ухоженным тропам.

— Как сказать. Твой отец Помазанник Божий, но и ему случается совершать грехи, отвлекающие от него милость Божью, — подумав, ответила ей мать. — так что на Бога нам тоже не очень приходится надеяться, главное самим не плошать.

— Родимая, может мне лучше уйти в монастырь, грехи наши отмаливать? — робко спросила царевна. — По всему выходит, не судьба мне быть венчаной женой. Трое женихов пытались со мной обручиться, но вечно что-то мешает мне надеть обручальное кольцо. А я уже встретила свою двадцатую весну, недаром перестарком меня уже в народе кличут.

— А, вот что тебя тревожит, — догадалась мать и ободряюще похлопала девушку по руке. — Не печалься, голубка, нашел тебе батюшка жениха да самого лучшего. Молод он годами, да разумом зрел, не то что тот вертопрах-свей Густав! И красив он ликом, что солнце красное. Посол дьяк Васильев говорит, на него не налюбуешься так хорош собой!

— И кто же он⁈ — спросила, замирая от сердечного волнения Ксения.

— Принц Иоганн Шлезвиг-Гольштейнский