Вот он с маленьким Ричардом гуляет по дворам. Помнится, мать редко когда проводила время с ребёнком. Ей всегда было некогда. По её словам, она работала дистанционно педагогом русского языка в довольно престижном городке наподобие Оксфорда. Престон вспомнил, как она в их общей спальне проговаривала студенту гласные А, О. Да ещё так громко… Как бы то ни было, Лорейн запрещала входить в комнату во время своих занятий абсолютно всем членам семьи. По причине курьёзности. А после работы та выходила из их единой комнаты в туалет — смывать косметику. После занятий она всегда казалось чересчур уставшей. Когда за столом доходит до странностей в её поведении, она скидывала это на сложный день.

Вот он в магазине с Ричардом. Ничего необычного. Только вот Престон совершенно не помнит, чтобы там присутствовала и его жена — Лорейн. Это что же тогда делается? Отец всё ещё сидел на стуле, наклонив спину, водрузив руки на ноги. Одна из них держала голову. Он вспомнил об уборке — то, ради чего стоит начинать новую жизнь. Никакие обстоятельства не должны были помешать. И даже эти. Престон встал. И пошёл в гостиную, пытаясь жить настоящим.

– -

Книга «Человек и общество» выходила с гордо поднятой рукой из библиотеки. На обложке красовался человек, который давал всему залу свои наставления.

— Еб… ой, капец, спасибо!.. — Обнимая первым делом Дэвиса, сказал Василий. — Вы лучшие.

— Ага. Теперь домой?.. — произнесла Марта. В её голосе хоть и не слышалось недоверие, однако, как ни крути, она видела, как этот типок слишком приторно входит в доверие к Ричарду. Ей хотелось всё остановить. И поговорить наедине со своим другом детства, да побыстрее, пока его разум ещё не сильно затуманен.

— Оллскоп, ты доходишь последний километр сам, — вставил ремарку Дэвис.

— Я знаю. Но мне от этого хуже не станет. Наоборот! — Василий возвёл руки перед небом. — Я весь оставшийся путь охотно буду вспоминать, насколько сегодня я совершил великий для меня день! Ведь именно с этого дня моя жизнь в корне поменяется! Этакая личная революция!

— Эволюция, — поправил его Ричард. — Ты перешёл на новую ступень развития.

— Всё равно революция звучит круче! Буду именно так знаменовать нынешний день.

Снова восседала перед ними школа. Они прошли её в задумчивом молчании. Тумана уже не было, поэтому появилась возможность вновь полюбоваться на лесные виды, вдоль которой уложена одна-единственная трасса. Близился вечер, хоть и не настало ещё 19:15 — заката солнца. Подул лёгкий, наполненный кислородом ветер. Справа деревья поддавались порывам воздуха. Их шатало, и сосны издавали характерные скрипучие звуки, осыпая вниз крошки снега. Где-то надломилась ветка.

— Кого-то грохнули, — законспектировал Василий.

— Надеюсь, это всё же что-то от дерева отвалилось, — произнёс Ричард.

Молчание стало напряжённей. Иногда безмолвие побеждает чувство раздражения. И такие моменты бесят. С каждой секундой Оллскопа уничтожала изнутри эта глубокая тишина. Он ощутил, что сейчас вот-вот разорвётся сердце. Дурное чувство, когда вмиг перестаёшь быть собой. Вот как в такие моменты возможно раскрепоститься и стать искренним? У Оллскопа появилось желание попробовать раскрыться. Время подошло. Место подходящее. “Если я сейчас не расскажу, то будет только хуже. Как я засну? Надо срочно высказаться!”

Последние моменты перед первым словом казались невыносимыми. Ощущение, словно делаешь шаг в настоящую пропасть. Падаешь в обморок и далее по списку.

— Вы по-любому думаете, почему я так с вами обращался с первого класса? Почему я такой?

Повисло молчание. “Называется начал… блять”. Тем временем нарастала потливость. Намерение расстегнуть куртку производила свои обороты.

— Я до недавнего времени, — Он начал помогать руками, — сам того не понимал и не осознавал, насколько таким ребятам, как вам, действительно плохо. Понимаете, для нас ведь всё это шутки. Рос я совершенно не в благополучной семье, как вы могли заметить, по дому. Наверное, вы поэтому и не сильно обращали внимания на мои с классом выходки. Вы жалели меня, что у меня несчастная семья. Ведь все характеры из семей вначале даются, а потом в компании ребят, которые больше вызывают в тебе доверия, развиваются. В-общем к чему это я. Мне впервые довелось услышать такие заинтересованные слова в свой адрес. Вы — первые люди, кто реально заинтересовался моим творчеством. Я очень этому польщен. Наконец-то я нашёл тех людей, кто ценит искусство. Мне капец как стыдно приходить и просить прощения за те очень суровые выходки. Поэтому я отрёкся от всего класса. И потерял репутацию в глазах ребят. Я реально очень сожалею. Вот только не знаю, как всё это передать в слова. Поэтому показал действием.

Собеседникам было очень приятно, что Оллскоп признался в своих поступках. Незамедлительно поступил ответ.

— Ого! Вот тут и понадобилось твоё преимущество характера! А ведь и правда. Вы только подумайте, что сделал для нас Оллскоп! Это очень мужской поступок, несмотря на его прошлые грешки, — подчеркнул Ричард.

Василий чуть улыбнулся, а щёки побагровели от холода. Температура как никак под плюс два.

— Спасибо что принимаете меня… — Оллскоп шёл рядом с Ричардом по левую сторону. Он сделал неуклюжее движение рукой, повернул петлю и снова в карман.

— Ты меня обнять типа хотел?

— Ну, блин, потом вспомнил, что тут мы не одни… ой, то есть..

— Да, проехали, — сказала Ангелина. — Давайте просто в тишине пройдёмся до дома. Столько всего за день произошло. А я, Ричард, не успела переварить вчерашнее.

На том и порешали.

Глава 3

Ветки под ногами хрустели, прямо как и упавшие в прошлом году иголки с нескольких сосен. Где-то стучал поспешно, от случая к случаю, дятел. Илья шёл напару с Алексеем.

— Я хотел всё извиниться, что бросил тебя, Бледный. — начал Фултон после продолжительной паузы, которая брала свои корни ещё после школы, когда Гарднер позвал Илюху, который заступил за территорию школы, собираясь домой. С рыжими волосами Фултон стал больше походить на лук, особенно когда тот покраснел. Такой же противный и вонючий.

Как показалось Илюхе, у Бледного лицо стало ещё больше безжизненней. Гарднер даже не смотрел на него. Даже не вздыхал тяжело! Безмолвие и вправду убивает. Непонятно, о чём думает его приятель. Его снежные волосы альбиноса издалека казались седыми.

— Слушай, а почему мы вышли за пределы парка? Тут ведь даже неудобно ходить!

Голубые глаза Гарднера смотрели словно в никуда. Над чем он так сильно задумался? Это настораживает. Его дыхания и вовсе не было слышно! А если учитывать тот фактор,