Мне могут возразить, что в состоянии бодрствования мысли и чувства тоже не полностью ограничены категориями времени и пространства, что наше воображение позволяет нам думать о прошлых и будущих событиях как о происходящих в настоящем, об удаленных предметах – как о находящихся у нас перед глазами; что во время бодрствования восприятие объектов также не зависит ни от их физического присутствия, ни от сосуществования во времени; и, таким образом, исключение категорий времени и пространства является не показателем того, что мы не бодрствуем, а показателем того, что мы размышляем и чувствуем, а не действуем. Я охотно отвечу на такое возражение; это поможет прояснить один существенный момент в моих рассуждениях. Следует провести различие между содержанием мыслительного процесса и логическими категориями, которыми оперирует наше мышление. В то время как содержание наших мыслей при бодрствовании не подчиняется ограничениям пространства и времени, логические категории мышления носят пространственно-временной характер. Думая, например, о своем отце, я могу сказать, что в некоторых ситуациях его образ мыслей и действий сходен с моим. Это утверждение логически верно. С другой стороны, если я скажу: «Я и есть мой отец», это высказывание «нелогично», потому что его невозможно понять с точки зрения физических явлений. Тем не менее с точки зрения внутреннего переживания это высказывание логично: оно выражает то, что я ощущаю свою идентичность с отцом. Логическое мышление в состоянии бодрствования подчиняется категориям, в основе которых – особая форма существования, характеризующаяся тем, что мы связываем себя с окружающей действительностью через понятия, выражающие действия. В состоянии сна, для которого характерно отсутствие даже потенциального действия, используются логические категории, которые относятся только к области восприятия себя. Так же обстоит дело и с чувственным восприятием. Когда в состоянии бодрствования я думаю о человеке, которого не видел двадцать лет, я воспринимаю его как отсутствующего. Если мне этот человек снится, я воспринимаю его так, как будто он или она присутствует. Но «как будто присутствует» – это выражение моего восприятия в логических «дневных» категориях. Во сне не бывает «как будто»; этот человек действительно присутствует.

Выше я попытался описать состояние сна и сделать определенные выводы об особенностях деятельности во сне. Теперь перейдем к изучению одного из элементов состояния, который, как мы увидим, имеет большое значение для понимания этого явления. Мы говорили, что во сне мы не заняты действиями с явлениями внешнего мира. Мы их не осознаем и никак на них не влияем и сами не подвергаемся их влиянию. Из этого следует, что такой отход от реальности воздействует в зависимости от качеств самой реальности. Если окружающая действительность оказывает в целом благотворное влияние, то его отсутствие может способствовать таким проявлениям деятельности нашего мозга, что во сне мы окажемся «хуже», чем наяву, в состоянии бодрствования, когда мы открыты благотворному влиянию внешнего мира.

Но верно ли будет предположить, что влияние внешнего мира всегда благотворно? Разве не может быть это влияние нездоровым – и тогда его отсутствие позволит обнаружиться качествам, лучшим, чем те, которыми мы обладаем наяву?

Говоря об окружающей нас действительности, мы не обязательно имеем в виду мир природы. Природа как таковая не бывает хорошей или плохой. Она может быть полезной или опасной, и когда мы утрачиваем способность осознавать ее, то тем самым мы действительно освобождаемся от обязанности что-то с ней делать или защищаться от нее; но от этого мы не становимся ни глупее, ни умнее, ни лучше, ни хуже. Совсем иначе обстоит дело с миром вещей, созданных руками человека, с культурой, в которой мы живем. Воздействие этого мира неоднозначно, хотя мы склонны считать, что он существует исключительно для нашего блага.

В самом деле, мнение о том, что влияние цивилизации благотворно, казалось бы, не требует доказательств. Именно способность человека создавать культуру отличает его от мира животных. И именно уровнем развития культуры различаются высшая и низшая стадии эволюции человека. Необходимым условием всякой деятельности человека является основной элемент культуры – язык. Человека справедливо называют животным, создавшим систему символов, ибо без способности разговаривать вряд ли мы могли бы называться людьми. Но любая другая функция человека также зависит от связей с внешним миром. Мы учимся думать, наблюдая за окружающими людьми и учась у них. Мы развиваем свои эмоциональные, интеллектуальные и художественные способности под влиянием накопленного обществом запаса знаний и художественных ценностей. Общаясь с окружающими, мы учимся любить их и заботиться о них, умеем справляться с враждебностью и эгоизмом благодаря любви к окружающим или хотя бы боязни.

Но в таком случае разве окружающая действительность, созданная человеком, не способствует в наибольшей мере развитию в нас всего лучшего и не следует ли ожидать, что, лишившись контакта с внешним миром, наш мозг постепенно деградирует и придет в первобытное, неразумное, животное состояние? Можно многое сказать в пользу этого предположения. Представление о том, что подобная деградация – характерный признак состояния сна, разделяли многие исследователи сновидений – от Платона до Фрейда. Если исходить из этих соображений, следует ожидать, что в сновидениях отражаются наши иррациональные, первобытные стремления, а то, что мы так быстро забываем наши сны, можно легко объяснить тем, что нам становится стыдно за эти иррациональные, нездоровые проявления деятельности вне социального контроля. Несомненно, такое объяснение сновидений верно; сейчас мы его рассмотрим и приведем ряд примеров. Но вопрос в том, является ли оно единственно верным объяснением, или, иначе, не в отрицательной ли стороне влияния общества следует искать причину того парадокса, что в наших сновидениях мы не только ведем себя менее разумно и менее прилично, но порой бываем также умнее, тоньше и способны на более здравые суждения, чем во время бодрствования. Действительно, культура оказывает не только полезное, но и вредное влияние на умственное и духовное развитие человека. Люди зависят друг от друга, нуждаются друг в друге. Но на историю человечества вплоть до наших дней всегда влияла одна особенность: материальное производство было не способно удовлетворить насущные потребности всех людей. Стол ставился лишь для немногих из тех, кто хотел сесть и поесть. Те, кто сильнее, старались занять себе место, и это означало, что другим места уже не достанется. Если бы они любили своих ближних, как того требовали Будда, пророки и Иисус, они поделились бы с ближним, а не стали бы в одиночку есть мясо и пить вино. Но поскольку любовь – величайшее и труднейшее из достижений человечества, может быть, и нельзя обвинять человека в том, что те, кто мог сидеть за столом и наслаждаться радостями жизни, не хотели ими делиться и поэтому были вынуждены стремиться к власти над теми, кто угрожал их привилегиям. Эта власть часто была властью завоевателя, физической властью, которая вынуждала большинство смириться со своей судьбой. Но физическая власть не всегда была достижима и не всегда прочна. Нужно было обладать властью над умами людей, чтобы заставить их сдерживаться и не пускать в ход кулаки. Такой контроль над разумом и чувствами людей был необходимым условием сохранения привилегий в руках меньшинства. При этом, однако, умы меньшинства оказывались поражены так же, как и умы большинства. Надзиратель, охраняющий пленника, сам становится почти таким же пленником. Элита, вынужденная контролировать «не избранных», становится пленником своих собственных усилий, направленных на подавление подчиненных. Таким образом, разум как правителей, так и управляемых отходит от истинно человеческих целей, которые заключаются в том, чтобы чувствовать и мыслить по-человечески, быть благоразумным, любить ближнего и развивать в себе эти качества, заложенные в каждом человеке, ибо без полного их развития он становится калекой.