В этот миг раздался стук в дверь.

– Войдите, – крикнул Уэлси.

На пороге образовался мальчишка с карточкой на мельхиоровом подносике. Мальчишка, по местному обычаю, встал перед чужеземцем на тощую коленку. Бемиш взял карточку. Мальчишка сказал:

– Господин хотел бы позавтракать с вами. Господин ожидает внизу, в холле.

– Сейчас буду, – сказал Бемиш.

Мальчишка, пятясь, вышел. Бемиш, косясь в зеркало, стал завязывать галстук. Уэлси взял карточку.

– Киссур, – прочитал он. – Ого! Это тот государев любимчик, который спер у Ванвейлена штурмовик и устроил бойню над столицей, а потом на Земле спутался с анархистами и ЛСД? Гд е ты связался с этим наркоманом?

Бемиш обозрел в зеркале свой синяк. Несмотря на мазь, тот сиял, как посадочные огни в ночи.

– Наркоманы, – сказал Бемиш, – так не дерутся.

* * *

Теренс Бемиш спустился во внутренний дворик через пять минут.

Киссур, высокий, широкоплечий и улыбающийся, сидел на капоте машины. Его светлые волосы были завязаны в хвост, оплетенный крупной черной сеткой. На нем были мягкие серые штаны, перехваченные широким поясом из серебряных блях в форме сцепившихся ртами акул, и серая же куртка. В разрез куртки было видно толстое ожерелье из оправленных в золото нефритовых пластин, – ни дать ни взять воротник. Наряд, по современной моде, не очень бросался в глаза, если не считать ожерелья и перстней на пальцах. Бемиш невольно поморщился и потрогал скулу в том месте, где перстень Киссура содрал ему кожу.

– Привет, – сказал Киссур, – надо же, президент компании! В жизни не видел президентов компаний, которые так дерутся! Или ты какой-то особенный?

Бемиш молча смотрел на давешнего обидчика; и если бы Теренс Бемиш был не финансистом, а, к примеру, колдуном, то после такого взгляда люди превращались бы в мышей. Но так как Теренс Бемиш был именно финансистом, Киссур ничуть не смутился, а наоборот, весело расхохотался, хлопнул его по плечу и сказал:

– Ты видел столицу?

– Нет.

– А что ты видел?

– Голограммы в холле гостиницы, – сказал Бемиш. – И там же предупреждение: не есть на базаре жареных речных кальмарчиков, если эти кальмарчики с Левой Реки, куда теперь впадает кожевенный комбинат.

– Понятно, – сказал Киссур, – тогда поехали.

Они выехали из гостиницы по синему лакированному мосту, запруженному торговыми столами и народом. Киссур остановился на мосту около лавки, где продавались венки, купил три штуки: два он надел на шею себе и Бемишу, а третий, немного погодя, оставил в храме Небесных Лебедей.

После этого Киссур повез Бемиша по городу.

Город, еще не виденный Бемишем, был прекрасен и безобразен одновременно. Луковки храмов и расписные ворота управ сменялись удивительными пятиэтажными лачугами, выстроенными из материала, который Бемиш не решился бы употребить даже на картонный ящик; горшечники на плавучем рынке продавали чудные кувшины, расписанные цветами и травами, и пустые радужные бутылки из-под газировки. По каналу весело плыли дынные корки и пестрые фантики, остатки всего, что произросло на Вее и что приехало с небес, всего, для чего нашлось место в ненасытном чреве Небесного Города и для чего не нашлось места в слабых кишках его канализации.

Они посмотрели на базаре ярмарочных кукол, которые, кстати, давали представление на сюжет нового популярного телесериала, знаменуя тем самым сближение культур, покормили священных мышей и побывали в храме Исии-ратуфы, где каменные боги, одетые в длинные кафтаны и высокие замшевые сапоги, кивали просителю головами, если тот бросал в щелку в стене специально купленный жетончик.

Киссур показал иномирцу чудные городские часы, сделанные в самом начале царствования государыни Касии. Возле часов имелось двадцать три тысячи фигурок, по тысяче на каждую провинцию, и все они изображали чиновников, крестьян и ремесленников, и все они вертелись перед циферблатом, на котором была изображена гора синего цвета. Бемиш спросил, почему гора синяя, и Киссур ответил, что это та самая гора, которая стоит на небе и имеет четыре цвета: синий, красный, желтый и оранжевый. Синей своей стороной она обращена к Земле, в силу чего небо и имеет синий цвет. А оранжевым своим цветом она обращена к богам, в силу чего небо над тем местом, где живут боги, оранжевое.

Это была довольно обычная культурная программа, если не считать того, что президента скромной компании, зарегистрированной в штате Бразилиа, Терра, Федерация Девятнадцати, сопровождал один из самых богатых людей империи.

Напоследок Киссур остановился у храма на одной из окраин. Причина, по которой Киссур это сделал, заключалась, видимо, в том, что к храму вела лестница в две тысячи ступенек. Киссур побежал по лестнице вверх, и Бемиш приложил все усилия, чтобы не отстать. Он запыхался, и сердце его бешено колотилось в грудную клетку, но иномирец и любимец императора бок о бок выскочили наверх колоннады, взглянули друг другу в глаза и рассмеялись. Вместе они составляли странную пару: высокий белокурый варвар с нефритовым ожерельем на шее и подтянутый чужестранец в пиджаке и галстуке.

– Как свиньи на скачках, – задыхаясь от смеха, сказал Киссур. – Теренс, ты видел свиные скачки?

– Нет.

– Обязательно сходим. Я на прошлой неделе просадил двадцать тысяч из-за этого ублюдка Красноносого!

Внутри храма было темно и прохладно. Среди зеленых с золотом колонн сидел бронзовый бог в парчовом кафтане и замшевых сапогах, а в соседнем зале сидела его жена. Киссур сказал, что вейцы не очень хорошо думают о неженатых богах, потому что бог должен быть хорошим семьянином и примерным отцом, а то что же ему требовать с людей?

Бемиш слушал странную тишину в храме и разглядывал лицо бога-семьянина.

– А где ты, кстати, научился драться?

– У отца, – сказал Бемиш. – Он был известным спортсменом. Да и я чуть не стал им.

Даже в полутьме храма было видно, как презрительно вздернулись брови бывшего первого министра империи.

– Спортсменом… – протянул он. – Стыдное это дело – драться на потеху черни. Почему ты не стал воином?

Теренс Бемиш изумился. Признаться, ему никогда в голову не приходило идти в армию, даже во сне не мерещилось.

– Армия, – сказал Бемиш, – это для людей второго сорта.

Бывший премьер усмехнулся.

– Да, – проговорил он, – для вас все, из чего не добывают богатство, дело второго сорта. А вы больше не делаете деньги из войны. Вы делаете деньги из денег.

– Я не это имел в виду, – возразил Бемиш. – Я хочу быть самим собой, а не устройством для нажимания на курок. Армия – это несвобода.

– Вздор, – сказал Киссур. – Война – это единственная форма свободы. Между воином и богом никого нет.

– Может быть, – согласился Бемиш, – только наша армия вот уже сто тринадцать лет не воевала.