Неожиданный окрик заставил Олега обернуться. Саймон, прокопченный и радостный, тащил за руку испуганную женщину. Свободной рукой она крепко прижимала к себе плачущего грудного ребенка – последнее, что осталось у нее в этой жизни.

– Вот, это твоя добыча! – Капитан толкнул несчастную в сторону Олега. Тот отшатнулся. – Оружие я тебе не дам, убей ее своей силой. Ты же можешь. Ну! – Саймон вскинул винтовку.

Олега охватила паника. Он судорожно метал взгляд между винтовкой американца и дрожащей от страха камбоджийкой. Та стояла на коленях, по-прежнему прижимая ребенка к груди, в ее широко раскрытых глазах колыхались два океана слез.

Близкий и бесславный конец ледяным стволом уперся в спину очумевшего лейтенанта. Назад ходу не было. Мир сузился до размеров мертвой поляны. Треск догорающих построек, крик потревоженных птиц, шум неожиданно усилившегося ветра и еще какой-то неясный стрекот в ушах.

Олег почувствовал себя роботом. В конце концов, чем он отличается от тех, кто только что стер с лица земли мирную камбоджийскую деревню? Он такой же солдат. Нужно показать врагу, что он не сдался. Пусть эти головорезы видят, что Олег Злобин тоже способен на поступок. Надо выжить, а там разберемся. Волна негодования прихлынула к горлу, заклокотала, запросилась наружу. Он выплеснул ее в лицо беспомощной женщины.

Колени подогнулись, он начал оседать, его подхватили под руки, удержали. Но делали это механически – все внимание было приковано к жертве. Женщина отпрянула от Злобина, раскрыла рот в немом крике и неожиданно резко, не отрывая обезумевшего взгляда от своего повелителя, схватила ребенка за горло…

Олег нашел в себе силы, чтобы не смотреть на это. Резко отвернувшись, он лицом к лицу столкнулся с помощником Саймона, в руке которого стрекотала любительская кинокамера.

За чередой рабочих будней события того «нелетного воскресенья» понемногу стали терять свои строгие очертания. Какое-то время моя профессиональная память еще удерживала подробности операции: цитаты из сводки, фрагменты разговоров, лица пассажиров, собственные ощущения. Но очень скоро все они стали расплываться, превращаясь в одно огромное бесцветное пятно, уверенно отдаляющееся от меня во времени.

Я принимал пациентов, выслушивал их жалобы, делал назначения, сидел на долгих и нудных планерках, писал отчеты. Заведующий клиникой профессор Левенбург, и без того относившийся ко мне очень уважительно и даже дружелюбно, еще сильнее проникся к моим способностям после официальной бумаги, пришедшей из местного Управления ФСБ. Яков Михайлович с гордостью зачитал ее на очередной планерке и призвал коллег действовать так же смело и профессионально, как «наш уважаемый доктор Сомов». Все аплодировали и смотрели на меня как на знаменитость. После такого не грех было и зазнаться. Но я не спешил воспользоваться случаем. Работа – она везде работа: и в ординаторской, и на летном поле.

Вечерами, придя с работы, я неспешно готовил незатейливый ужин, включал телевизор, все равно на какой программе, и с чувством полной отрешенности садился смотреть военные сводки из Сирии, бесконечные истеричные ток-шоу, недалекие юмористические программы – всю эту безумную мешанину сегодняшней жизни. И когда незаполненная за день чаша нервных переживаний наливалась под горло, я выключал телевизор и шел спать. Все вот так – серо и буднично.

В один из таких хмурых осенних вечеров мне позвонили. Звонки в неурочное время давно стали для меня редкостью. Близких родственников у меня не было, старых друзей оставалось мало – кто уехал и затерялся, кто безнадежно увяз в повседневных проблемах и просто не выходил на связь. Я постепенно удалялся от прелестей такого явления, как личная жизнь. Тем неожиданнее прозвучал этот сигнал извне.

Было около девяти вечера. За окном сгущались сентябрьские сумерки. Телевизор заливался очередной рекламой. Я дремал в кресле.

Звонок ворвался в мою размеренную жизнь скоростным локомотивом, сметающим на пути аккуратно выстроенный порядок мыслей и телодвижений.

– Да?

– Сергей Иванович? Говорит помощник полковника Левашова. – Пауза. Вспомнил? – Андрей Леонидович просит вас завтра приехать в Управление. К десяти часам.

– Но у меня в это время прием.

– Ничего страшного. Ваш руководитель в курсе. Вас подменят.

– А что случилось?..

Мой нелепый вопрос повис в воздухе – в трубке уже раздавались гудки. Вот так, возражения не принимаются. Просьба оттуда равносильна приказу.

Смущенный и озадаченный таким вниманием, я долго ворочался и не мог уснуть. В конце концов, перебрав все возможные причины их интереса ко мне и не найдя ни одной подходящей, я забылся протяжным сном, положившись на волю высших сил.

Неулыбчивый молодой человек в темном костюме посмотрел в мой паспорт, сверил с записью в журнале и указал в направлении длинного коридора:

– Комната сто пять.

В подобном учреждении я был впервые. Строгость и чистота отделки, пропитанные духом недосягаемой таинственности, делали помещения не просто казенными, а по-настоящему властными, всесильными. Казалось, нет такой силы, которая смогла бы растопить ту холодную и неприятную атмосферу, которая сгустилась здесь за долгие годы. Возможно, зная о специфике здешней работы по большей части из книг и фильмов, я невольно настраивал себя на подобное восприятие, выдавал, что называется, желаемое за действительное.

Кроме молодого человека на входе я не встретил больше ни одного здешнего сотрудника. Нет, это не признак засекреченности – просто мой путь по коридору занял всего полминуты. Я взглянул на часы (очень удачно – ровно десять), постучался в высокую темную дверь и взялся за ручку:

– Разрешите?

В кабинете за большим полированным столом сидели двое: сам Левашов и один из его помощников. Я узнал его: он был в тот день на КДП, а вчера звонил мне от имени своего руководства. Заметно моложе своего шефа, он был примерной его копией, особенно по манере двигаться и мало, но по существу говорить. Как и тогда, оба были в цивильном. При этом костюм помощника заметно отличался от костюма начальника – был явно дешевле и скромнее.

– Здравствуйте, Сергей Иванович. Проходите, присаживайтесь.

Я поздоровался, отодвинул стул и присел рядом с помощником. Мы обменялись с ним дежурными, но вполне приветливыми взглядами.

Полковник Левашов выдержал паузу, давая мне возможность освоиться в новой обстановке, потом встал со своего места и прошел к большому окну, наполовину прикрытому массивной фиолетовой шторой.

– Извините, что побеспокоили вас снова, – начал он, – но мне показалось по прошлой нашей встрече, что вы человек ответственный, готовый к нестандартным ситуациям. И, самое главное, вы – профессионал. А это в наши дни, согласитесь, редкость. Вы ведь любите свою работу?

Он неожиданно повернулся в мою сторону и пришпилил меня к стулу прямым и острым, как штык, взглядом.