– Спасибо, – по-турецки отозвалась я, придав голосу подростковую сиплость.

Быстро оглядевшись по сторонам, я проскользнула во вторую комнату. Здесь было еще темнее. Освещали зал лишь тускло тлеющие угольки в многочисленных кальянах. По всему помещению плавал влажными клубами густой сладковатый дым. Вдоль стен расположены были многочисленные ниши, словно крохотные отдельные комнатки. Полы завалены подушками, коврами, циновками. Там же расставлены кальяны…

Впрочем, рассмотреть все это было довольно сложно. Лиц расположившихся на подушках в нишах людей уж точно видно не было.

«До конца комнаты, – повторяла я про себя, пробираясь вперед в этом дыму, – поворот налево, вторая ниша».

В темноте кто-то поймал меня за локоть, стиснул горячей лапищей. Я вывернулась, отшатнулась в сторону и, наконец поравнявшись с нужной мне нишей, поспешно нырнула в нее.

Володя, сидевший на циновке, в самой глубине, протянул мне трубку кальяна.

– Гашиш? – спросила я.

– Просто фруктовый табак, – отозвался он.

– Я шучу, – терпеливо пояснила я.

Странно, что Володя счел нужным уточнить. Володя и гашиш – вещи несовместимые.

Разглядеть его лицо сейчас было почти невозможно. В тусклом красноватом отсвете видно лишь, как поблескивают светлые глаза. Но мне-то за многие годы известна была каждая черточка.

Лицо у Володи было самое простое, неприметное – с таким лицом можно напрочь затеряться в толпе, ехать в московском метро в час пик рядом со старым приятелем – и остаться незамеченным. Ровный овал, небольшой подбородок, некрупный нос, светлые глаза, русые волосы, средний рост – идеальный шпион. Конечно, я бы узнала его всегда, по малейшему движению плеч, по короткому сухому смешку, каким-то внутренним чутьем, разглядела бы даже в темноте. – Как все прошло? – спросил он. – Успешно?

– С какой стороны смотреть, – дернула плечами я, приняла у Володи кальян и глотнула сладковатого дыма. – Знакомство состоялось.

– А дальше?

– «Великосветская шлюха» не прокатила, – усмехнулась я. – В следующий раз попробую «леди в беде».

– Он может быть опасен, крайне опасен, – ровно сказал Володя.

Как будто бы я этого не знала! Мне, уже не первый год имевшей дело с восточным направлением, фамилия Радевича была хорошо знакома. Правда, встретиться лично мне с ним довелось только сегодняшним вечером.

– Ты… будь осторожна, хорошо?

– Боже, да он, наверное, сам Доктор Зло, раз ты это мне говоришь, – хмыкнула я. – Репутация у него незапятнанная. Говорят – кристально честен, прямолинеен, строг до жестокости, предан своему делу.

– Так про всех говорят, – заметил Володя.

– Конечно.

– Ладно, все понял, – отозвался он. – Действуй по плану. Связь как обычно. Увидимся!

Он попытался встать, но я резко дернула его за рукав.

– Володя, мне хотелось бы все же больше деталей. Что конкретно мы ищем, и что потребуется от меня?

– Пока четкой информации нет, – ответил он, тут же переходя на официальный тон. – В ближайшее время с тобой свяжутся и уточнят задание. Пока просто работай на сближение. Если потребуется помощь…

– Связь как обычно. Я поняла.

Он коротко и быстро сжал мою руку – единственная демонстрация эмоций, которую он себе позволял.

Затем поднялся на ноги, выскользнул из ниши и растворился в окутанной дымом темноте.

«Самое абсурдное заключается в том, – думала я, сидя на балконе своего номера в отеле в самом центре Стамбула душной южной ночью. – Самое абсурдное заключается в том, что все начиналось очень просто».

Счастливое детство в советской стране. Нижний Новгород. Старинный русский город – красивый, неспешный, солнечный летом и снежный зимой.

Любопытно, что в юношестве, когда мы оглядываемся на него в воспоминаниях, как будто всегда стояла хорошая погода. Летняя жара, горячие солнечные пятна на каменных плитах, стрелка – там, где Ока сливается с Волгой – вся светится под лучами. А на той стороне густо отливают золотом купола собора Александра Невского…

Или зима – как с рождественской открытки! Острые зеленые пирамиды кремлевских крыш в снегу. Мрачноватое здание из темно-красного кирпича, знаменитая ночлежка из Горьковского «На дне» – тоже густо припорошено снегом. На Свердловке продают с лотков горячие пирожки. Схватишь такой и быстро жуешь – пальцы сводит от контраста колючего морозного воздуха и обжигающего жара начинки…

Или осень метет желтые листья по улице вниз, к набережной. И каменный Чкалов печально провожает их глазами. Вниз, вниз, мимо здания, где когда-то, до революции, находилась городская гимназия. И мимо соседнего – в котором, по слухам, тогда же размещался публичный дом. Милые городские легенды.

Я хочу туда, к сбегающим вниз, к воде, расходящимся и встречающимся плавным лестничным пролетам, к бетонным ступеням, туда, где лениво катит усталые волны задумчивая осенняя Волга…

Мой отец работал на автозаводе, мастером. Впрочем, на автозаводе работал почти весь город. Огромный, могучий, занимающий такую обширную территорию, что от цеха к цеху ездить нужно было на автобусе, огороженный глухим темным забором – он был сердцем города, его никогда не прекращающим работу мотором.

Отец мой был одним из сотен горожан, топающих по утрам к одной из многочисленных заводских проходных. На все праздники в подарок мне от него доставались сувенирные машинки – крохотные «Волги», «Чайки» и грузовички. Искусно сделанные, с проработанными мельчайшими деталями: дворниками, зеркальцами, открывающимися дверцами и капотом, а вовсе не то аляповатое уродство, что пылилось в обыкновенный детских магазинах. За годы детства у меня скопился их целый игрушечный гараж.

Однажды – мне тогда было двенадцать – случилось так, что я разом подарила все эти машинки соседскому пацану Вовке. У него, единственного из нашего двора, отец не работал на ГАЗе. Все потому, что отца у него вовсе не было. Вовкина мать, крикливая тетка с густо накрашенными сиреневым веками, служила кассиршей на вокзале. Приходила домой она поздно. Семилетний Вовка, вечно неприкаянный, таскался по двору с ключом на шее – тощий, сероглазый, похожий на встрепанного замерзшего воробья.

Как-то раз, когда была какая-то особо снежная, морозная зима, я окликнула его во дворе:

– Эй, пацан, поди-ка сюда!

Он подбежал.

Помню, мне ужасно жалко его стало – из рукавов уже маловатого ему куцего пальто торчали покрасневшие от холода запястья.

– Ты чего домой не идешь? У тебя же ключ, вон! Мамка-то не скоро еще придет…

Он по-птичьи дернул плечами и зыркнул глазами куда-то в сторону.

Уже потом Вовка рассказал мне, что страшно боялся оставаться дома один: ему все казалось, что по углам что-то скрипит, шуршит, и вот-вот из-под кровати выскочит какой-нибудь монстр и набросится на него. Тогда я этих его страхов еще не знала, но почему-то сообразила, что мальчишка толком ничего мне не скажет, но и к себе, в тепло, не вернется.