полосы нужно заполнять какими-нибудь буковками, по возможности, слегка связанные смыслом. А вот смысл неважен.

Не спеша собираясь в путь, фотокор продолжал свою речь. Тонов внимательно слушал, наблюдая за его манипуляциями, и время от времени поглядывая на календарь, что закрывал часть монитора рабочего компьютера Карамышева.

– Каждый новый год мы выставляем кучу никому не нужных поздравлений, затем журналисты пишут материалы к 23 Февраля про какого-нибудь мужественного мужика, 8 Марта приходит черед историй про женственную бабу, потом у нас что-то про войну будет, затем все лето садоводческие темы, осенью расскажем про рандомного учителя к Дню учителя, и далее по святцам. Какой праздник предвидится, про то и пишут. Куда там креативу!

Карамышев замолк, хлопнув по фотосумке. Тем самым давая понять собеседнику, что готов к выезду на репортаж.

– Ну? – не понял Тонов. – А митинг протеста тебе чем помешал? Он тоже в календарях расписан?

– Да они уже третий год протестуют. Один бизнесмен хочет там построить торговый центр, другая личность, приближенная к святым отцам, хочет отбабахать храм. Вот в сквере они и собирают митинги поочередно. Я уже разов пять их освещал. Толку-то.

– И нафига нам они тогда? – задумчиво спросил воздух перед собою Тонов. Вместо воздуха ответил фотокор:

– Ты чем меня слушал, вьюнош? Говорю – в городе новостей не особо, пишут по святцам-календарикам! Оттого любая движуха, даже такая тягомотная, как эти митинги – уже что-то! Но чисто внешне это унылое зрелище. Я бы даже сказал, душераздирающее: то одни "актывысты" соберутся и покричат за церковь, то другие соберутся и дежурно покричат за торговый центр. Ску-ко-та…

– Да ладно, – пожал плечами Тонов. – Давай сгоняем, может, в этот раз все будет как-то не как обычно!

К месту акции они прикатили заранее: там еще не собралось большого количества людей, только несколько зевак, да у памятника знаменитого в узких кругах академика Бубякина кучковалась группа организаторов, где командовала толстенькая рыжеволосая девица. Она раздавала указания громким уверенным голосом, перемежая речь забористым матом.

Репортажная группа разделилась: Карамышев направился в сторону сцены, а Тонов к этой девице, на ходу готовя к бою диктофон, с которым уже не расставался после истории с трактористом.

– Газета «Городская жизнь», корреспондент Александр Тонов! – радостно заголосил репортажник, подскакивая со спины к рыжей толстушке. Та аж охнула от неожиданности, как совсем недавно это сделал Карамышев. Потом обернулась и некоторое время с недоверием смотрела на возмутителя спокойствия исподлобья.

– Тонов? – наконец спросила. – Тебя еще не посадили?

– Бровкина? – солнечно заулыбался Тонов. – А ты тут какими судьбами? Почему не на занятиях?

– Все тебе расскажи. Может, отпросилась! – отвечала Бровкина. – Чего хотел-то?

Тонов, опомнившись, сразу поднес работающий диктофон поближе к накрашенным губам Бровкиной и спросил.

– Представьтесь, пожалуйста, и расскажите, чего вы добиваетесь этой акцией?

Бровкина надула и без того пухлые щеки, и вместо ответа спросила сама.

– Ты чего привязался, Тонов? Вали на фиг!

– Я жруналист… тьфу, журналист! – не смутился реакции Тонов. – Ты же организатор, да? Так и ответь, чо тут происходит у вас?

– Митинг у нас, – процедила Бровкина. – За возведение на этом месте церкви святой блаженной Ксении Петербургской.

– Зачем тебе церковь Ксении Петербургской, Бровкина? – усмехнулся Тонов с недоверием. – И твоим подопечным зачем? Они же студенты, а не члены духовного хора!

– Студентам нашего вуза, который стоит неподалеку от данного сквера, негде молиться и это большая проблема нашего учебного заведения, – заученно заявила Бровкина. – Учащиеся постоянно жалуются на отсутствие церкви. Поэтому мы требуем от городских властей выделить эту землю в сквере под ее строительство! И вообще, тут у нас не только студенты, но и группа поддержки наших ветеранов…

Бровкина покрутила головой в поисках группы поддержки, увидела рядом какого-то мужичка пожилого возраста с седоватой бородкой и совершенно мутным взглядом. Указала на него:

– Вот, к примеру, Магомед Иванович, наш давний сторонник. Магомед Иванович?

Когда взоры Тонова и Бровкиной обратились в сторону Магомеда Ивановича, тот слегка растерялся, затем все же выдал:

– Дааа! Тыыы… кровавые преступления Сталина требуют покаяния! Церковь нужно тут поставить… и на месте здания ФСБ… и там, где полицейские сидят! Эээ… Кровавые преступления Сталина…

– Спасибо! – прервала выступление деда Бровкина. – Большое спасибо за развернутый ответ! Ну что, Тонов, еще что-то узнать хотел?

– Да нет, собственно, – ответил Тонов, слегка прищурившись в сторону Магомеда Ивановича, голос которого ему показался знакомым. Именно тот звонил ему в редакцию и грубо требовал статей о преступления Сталина. Несомненно. Вряд ли в небольшом городе отыскалось бы сразу два подобных неадеквата с одинаковой манией.

Как бы между прочим, совершенно по-свойски Тонов внезапно спросил:

– А сколько стоит участие в митинге?

– Пенсы за пятьсот, студенты за зачет, – на автомате ответила Бровкина. И тут же ойкнула, поняв, что именно сказала. – Ты только это не пиши и я тебе ничего не говорила!

Оба посмотрели на диктофон в руках Тонова. Рука Бровкиной уже потянулась к нему. Вот только аппаратура мгновенно исчезла в кармане брюк журналиста.

– Я тебе ничего не говорила! – повторила со злостью Бровкина. – Только посмей это где-то опубликовать! Вы, журналисты, любите жаренные факты, сенсации вам подавай! Нет тут никаких сенсаций! А чего плохого напишешь – по судам затаскаю! Ты меня знаешь, где залезешь, там и вокзал!

– Успокойтесь, мадмуазель, все будет хорошо! – ответил с прохладцей Тонов. – И в страшном сне не привиделось на тебя залезать.

– Ну смотри! – пробурчала Бровкина. Она догадывалась, что в чем-то Тонов решил ее подколоть, но в чем именно – не поняла. – Все, бывай, у меня дела!

– Бываю, – кратко ответил Тонов, отходя. Навстречу ему уже шел Карамышев с откровенно скучающим лицом.

– Ску-ко-та, – повторил он то, что явственно выражало все его лицо. – Поговорил хоть с этой организаторшей?

– Поговорил, – ответил Тонов. – Тем более мы с ней знакомы. Она там в вузе что-то вроде организаторши всей движухи по городу. Студентов отряжает на разные митинги и прочие сабантуйчики за зачеты и пятерки.

Карамышев тут же направил на рыжую организаторшу свой фотоаппарат и нащелкал целую серию снимков.

– Фактурная фемина. Настоящая валькирия, – оценил Бровкину фотокор. – Ей бы скинуть еще жирок, так я бы с удовольствием посвятил ей эротический фотосет. Сейчас в моде бодипозитив. А тут не бодипозитив, тут бодипозитивище!

Тонов покачал головой.

– Еще та сучка. Из-за нее меня в свое время выперли из вуза.

Он некоторое время еще смотрел задумчиво на собирающихся людей и внезапно ему в голову пришла замечательная идея.

– Слушай! – спросил он Карамышева. – Ты же не против, если мы сделаем это скучное мероприятие слегка веселее?

– Я всеми лапками «за»! – ответил фотокор. – Знать бы способ.

– Щас все устрою! – ответил Тонов, решительно направившись к Магомеду Ивановичу.

Он встал рядом с престарелым активистом и устремил свой взор в сторону налаживаемой трибуны, где планировалось выступление кого-то из авторитетных протестующих. В постепенно собирающейся толпе говорили, будет сам Колокольцев, бизнесмен, который имел связи с церковниками и добивался строительства религиозного объекта. Хотя, может, он просто своего зама пришлет. Митинг не первый, достаточно проходной, кому охота вообще лишний раз ради него вылезать из джакузи…

– Физкультпривет, папаша, – тихо сказал Тонов, ткнув локтем Магомеда Ивановича. Тот обернулся и посмотрел на него своим фирменным мутным взглядом, что держали в себе всю боль и муку от сталинских преступлений, и не единой искры адекватности.

– КГБ не дремлет, я прибыл из комитета Свободы предупредить об этом, – заговорщицки прошептал Тонов.

– Чеоо? – протянул Магомед Иванович, словно ему сообщили какую-то совершеннейшую глупость. С одной стороны так и было, с другой – Тонов говорил твердо и убежденно. Именно так он всегда общался с дурачками и эта тактика срабатывала в большинстве случаев.

Продолжая неторопливо отщелкивать кадры, Карамышев попутно наблюдал, как Тонов, взяв в оборот какого-то квелого старичка, долго его в чем-то убеждал. Дедок сначала слушал с недоверием, но постепенно его мутные глаза стали загораться огоньком ярости. Причем, ярость была явно направленна в сторону трибуны, куда вышел выступать первый спикер.

Вскоре они расстались – корреспондент направился к фотокору, который ловил в объектив толкающего достаточно унылую речь спикера, а Магомед Иванович пошел к трибуне.

– Поговорили?

– Поговорили, – кивнул Тонов. – Сейчас должно быть что-то интересное, приготовь камеру!

– «…Но в митинг неожиданно вмешался ярый антисталинист и убежденный монархист Магомед Иванович Миллер. Во время выступления господина Колокольцева, он с криком «Бей ежовских прихвостней!» налетел