— Знаю, — ответила она тихо, одним дыханием, продолжая вслушиваться.

— Ты никогда не задумывалась, почему во всех этих фильмах проститутка выходит на работу в первый раз? Почему бы ей не выйти в семьсот тридцать седьмой — и тут налететь на свою судьбу, на этого блондина с миллионом долларов?

Она молчала, уже открыто косясь в сторону входных дверей, хоть и не видных с дивана.

— Сын, говоришь, есть? — громко, уже дурачась, спросил я.

— Нет, — зло ответила скуластая, до розовых пятен раздражаясь, что никто никак не войдет к нам.

— Тогда делай свой золотой дождь, царевна.

В дверной замок вполз ключ, медленно провернул железный язычок. Дверь толкнули, но была еще щеколда, она не давала войти нашим гостям. Я подошел к двери и закрыл замок снова, рука с другой стороны пыталась ключом сдержать провороты, но безуспешно.

— Эй, белый! — сказали мне негромко из-за двери. — Открывай, время вышло.

Неведомым образом я знал, что за дверью их несколько; кажется, четверо.

— Не-не, ребята, у нас тут еще золотой дождь по плану. Пару минут подождите. Оксан, сколько у тебя обычно длится золотой дождь? — громко спросил я.

— Открывай, ты, долбоёб, — снова повторили негромко за дверью.

Я вернулся в комнату. Скуластая улыбалась, светло глядя пред собой и покусывая губы.

В дверь начали бурно стучать, долбить и колотить.

Подмигнув скуластой, я рванул на себя балконную дверь…

…и когда уже висел на руках, пытаясь примериться, куда бы спрыгнуть повеселей, услышал, как девка закричала:

— Он с балкона! С балкона спрыгнул! На улицу бегите!

Она рванулась за мной на балкон, но растерялась: то ли бить меня по рукам, чтоб я отцепился, то ли, наоборот, схватить за кисть и не отпускать.

Но я уже был на земле.

На улице меня встретил нежданный, остроклювый дождик — и снова противно запахло рыбой. Как будто где-то неподалеку лежала скисшая и старая рыбацкая роба…

Пока я принюхивался и думал, куда мне лучше бежать — налево или направо, меня крутануло и бросило на асфальт.

— Три штуки гони, ты! — сразу приступили к делу трое горбоносых. — Все деньги гони, блядь! Мы тебя уроем сейчас! Трахнем тебя сейчас!

Я вытащил из кармана деньги, смял и бросил в лужу рядом с собой.

— Ты, сука! — сказал кто-то из них, и я получил острым ботинком в ухо.

— Что у тебя с лицом? — Аля раскрыла свои темные, как сливовое варенье, глазищи.

— Наступили.

— Кто?

— Нацменьшинства.

Когда очнулся, проверил первым делом, на месте ли брюки, брючный ремень. Мало ли что у них на уме. Может, правду обещали.

Ремень на месте. Брюки на мне. Даже паспорт в заднем кармане остался.

Денег в луже не было.

Зачерпнул из лужицы, приложил к уху, в голове сразу же как будто море поднялось — вверх и разом, с грохотом, огромное — и упало на дно, где сидел я. Залило видимость на минуту.

Посидел, царапая асфальт левой рукой и подвывая. Темное сползло с одного глаза, со второго еще нет. Я опять увидел лужу.

Бережно, двумя пальцами, еще раз потрогал ухо: оно было как раскаленная спираль, в ушной раковине можно печь яйца. Шмыгнул носом и понял ко всему, что нос у меня огромный, не умеющий вдыхать, заполненный черной (откуда-то знал, что черной) субстанцией, но если я попытаюсь высморкаться, у меня разломится напополам ухо и выпадет в лужу тот глаз, что открывается.

Одной рукой я придерживал ухо, не прикасаясь к нему: сделав ладонь ковшиком, накрыл его, будто оно было большой мясной бабочкой или, например, лягушкой. Ухо мое ухо, о!

Другой рукой я медленно и почти с нежностью вытягивал из одной ноздри нечто длинное, витиеватое, действительно черное, очень тягучее и никак не кончающееся. В испуге я косил единственным глазом на то, что извлекается из ноздри, и пугался увидеть второй глаз, который постепенно на этих странных нитях я неожиданно вытащу из черепа. Глаза все не было, зато кроваво-слизистая косичка, наконец, кончилась, и теперь предстояло отлепить ее от пальцев. Опять счистил об асфальт. «Это пожарить можно», — подумал мечтательно.

Не раскрывая уха, встал на колено, упор, подъем, море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, спасла стена, так бы упал. Горячий затылок и в меру прохладный кирпич, как вам хорошо вместе.

Пошли, ты.

Пошли, разве я против.

И не надо на меня так смотреть, товарищ женщина.

Никому не надо.

Только одной даме я сейчас покажу, как я выгляжу, мы очень любим, когда женщины пугаются. Входим, волоча кишки за собой. Милый мой, что у тебя с кишками, отчего они так волочатся за тобой? Ерунда, не обращай внимания, со мной и не такое бывало.

Надеюсь, что очевидное различие формы моих ушей не станет препятствием для попадания в метро.

Мы познакомились с ней в метро. Она спускалась на эскалаторе, я поднимался и разглядывал девушек, которые делали вид, что меня не замечают.

Алька сама елозила своими веселыми глазищами по соседнему эскалатору, как будто там потерялся ее добрый знакомый.

Мужик у нее тогда был, чего она искала в метро, непонятно.

Я вперился в нее и смотрел — чуть не сломал шею, оборачиваясь. Она все это видела, и забавлялась этим, и в последнее мгновение оглянулась и показала язык.

Слизнула меня с эскалатора.

Я бросился вверх, бегом, бегом, бегом, извините, еще раз извините, с каким бы, а, удовольствием я бы взял твою, тетка, огромную сумку, мешающую мне бежать, и киданул вниз, чтоб она загромыхала туда, спотыкаясь на каждом фонаре… вот мы уже наверху, а там, черт, выход на улицу, махнул дверью, едва не зашиб идущего за мной, пробежал вдоль каменной стены, снова вход в метро, черт, нет жетона, влез без очереди, сдачу оставил железной тарелке, поскакал вниз, ничего не видя, когда глаза поднял — поперхнулся: стоит внизу, ждет, машет ручкой, смеется.

«Твою-то мать, может, она спутала меня с кем?» — подумал.

— Привет, мы что, знакомы? — спросил.

— Еще нет. Алька, — сказала она.

Она была вся такая как слива, которую хотелось раздавить в руке и есть потом с руки все эти волокна, сырость, мякоть.

— Ну. А ты кто? — Загорелая, щеки у нее — как настоящие щеки, а не просто так, кожа, губы сливовые, язычок маленький и, кажется, твердый, как сливовая косточка. — А?

Кто я, блядь, такой.

С чего начать: глаза, уши, печень, сердце. У всего своя биография, свои воспоминания, свое будущее, до определенного момента разное.

С какого места приступим, у меня еще много мест.