Бросив лишь мимолетный взгляд на измученного Менискуса, Наоми ведет Бонус к выходу, девочка оглядывается через плечо на Менискуса и шепчет одними губами: «Спаси мышку!»

Менискус стоит и смотрит, как Наоми уводит Бонус. Он прикладывает руки к стеклянной перегородке, словно хотел бы дотронуться до нее, если бы смог — вконец безумное желание, потому что Менискус предпочел бы скорее умереть, чем коснуться кого-нибудь. Ведь он страдает Y-аутизмом. Так все говорят. Психическое отделение, его наследственное качество — это единственное, что спасает целостность личности от распада, когда вирусы заполняют тело. В него засеивают вирусы и затем заставляют Менискуса выращивать нейрохимикаты, которые потом собирает доктор Бальдино. Но сейчас партия 10Е, новое поколение Лазурных вирусов, заполонила его ткани. Они слышат слова Бонус. Они чувствуют то же, что и он. Они ухватывают эту абстрактную идею, как бегун на длинных дистанциях принимает эстафетную палочку от товарища по команде. Они воспринимают мысль о побеге и бегут. 10Е вгрызаются в артериальные ветви нервов периферической нервной системы, посылая мощные разряды команд дальше по клеткам, чтобы изменить мозговые импульсы Менискуса.

Он напуган до смерти. 10Е смакуют переполняющие его чувства. Они берут его страх и превращают в смертельный яд. Менискус мысленно возвращается в Молл в надежде взять ситуацию под контроль, но 10Е знают о его убежище. Они уже там, дожидаются его. Вирусы 10Е хотят поговорить с ним. Хотят овладеть им, окружить его.

Они отравляют Менискуса. Им наплевать, что они тоже могут умереть, они упорно принуждают его мозг выделять яд, убивающий нервы Менискуса. А он лишь наблюдает за происходящим, как делал это и прежде, когда они пожирали его, медленно, живьем. Но только на сей раз им мало просто плоти. Они жаждут переварить его чувства. Его мысли. Им нравится вкус предложенных Бонус идей. Их уже не остановить, они хотят большего.

Они хотят Менискуса, им доставляет удовольствие ощущать его боль, потому что теперь им всем — и ему самому, и вирусам — известно наверняка, что Менискус живой.

Это открытие влечет за собой нестерпимую боль. Столь сильную, что Менискус утрачивает всякую способность мыслить. Древний, доставшийся от предков инстинкт пробуждается внутри него и недоуменно оглядывается. Следует что-то предпринять. Он не вправе просто стоять и смотреть, как его убивают. Волки — загадочные и свободные существа. Он должен одолеть вирусы.

Сквозь гром ревущей в венах крови до Менискуса доносится голос Наоми.

— Куратор Гулд! Я не могу связаться с доктором Бальдино, а подопытный испытывает сильную боль. Мне нужна помощь!

Над ним зажигается зеленый огонек системы «И-МИДЖ». Слышатся женские голоса, что-то взволнованно обсуждающие. В Молле происходят вспышки насилия, разбивающиеся друг о друга с силой волн, ударяющихся о скалы. У Менискуса странное ощущение, будто он старается проснуться от кошмара и вместо этого обнаруживает, что попал в другой сон, вложенный в первый. Смешанное зловоние множества ароматов наполняет его ноздри. Он зажимает нос и пытается выбраться из Молла, но уже не может, потому что Игра все расширяется и расширяется, она везде: вокруг него, над ним, под ним.

Жужжание пуль. Падение. Забвение. Потом — слова. Голоса жесткой реальности приобретают отчетливость, отделяясь от фонового белого шума.

— Не имею ни малейшего представления, как уменьшить боль, доктор Гулд. Я только и могу, что отключить подачу тока, но не знаю, следует ли так поступать. Доктору Бальдино такой поворот дела не понравился бы… что? Мне не удается с ней связаться, поэтому я и звоню вам.

Наоми вот-вот расплачется. Менискусу же совсем не до слез. Его тело дергается в судорогах и конвульсиях; он мечется по лаборатории, бьется головой о стены, разрывает постельное белье руками и ногами. Но в его движениях не чувствуется осознанности. Они кажутся автоматическими, безумными. Вот ноги больше уже не повинуются Менискусу, и он падает. Он спрашивает себя: не так ли человека настигает смерть?

— Вы разрешите отключить его от игры, доктор Гулд? Прошу вас.

Не хватает воздуха. Сердце делает все возможное, но оно уже слишком немощное…

— Спасибо. Огромное спасибо. Вы просто ангел, Дженнифер.

Молл, постепенно ускоряясь, уносится прочь, оставляя его распластанным на выложенном кафелем полу лаборатории, щека покоится в лужице собственной слюны. Потерянные планеты исчезают во мраке, он плывет.

Больше нет никакой боли. Менискуса охватывает покой. Но вдруг он открывает глаза и понимает, что на самом деле он не плывет. Его спину скрутило судорогой, она выгнулась дугой, отчего ноги нелепо дрыгаются. Он не чувствует ничего, кроме волчьего зуба, вонзившегося в ладонь. Видит, как его ноги безумно дергаются, но ничего не ощушает, даже своего дыхания.

Он изучает свое тело словно со стороны. 10Е неистовствуют, и он не в силах им помешать.

— Какого черта здесь творится? — Наконец-таки пришла доктор Бальдино. — На помощь! Включите чертову игру, пока не убили подопытного.

— Но он не справляется, он странно вел себя…

— Тогда переведите ее в подсознательный режим. Наоми, ради бога, что Гулд вообще известно о нашем исследовании? Я же сказала, переведите ее на подсозн…

Шум в голове затихает. Но мучения возвращаются, дикая боль поднимается из самых древних глубин его костей. Менискус знает, что Молл никуда не делся, он все еще здесь, словно невидимый призрак. Всеми своими костями он ощущает белые кривые линии и гладкие пласты его структуры, синцитий — сгусток протоплазмы клетки, в котором сейчас копошатся Лазурные вирусы. Его тело неустанно посылает сигналы, сообщения о повреждении, ропщет на вторжение.

— Мне ужасно жаль, Мэдди, мы не знали, что делать, было такое чувство, что он вот-вот в штаны наложит.

— Наложить в штаны — меньшее из зол, Дженнифер. Но какого черта вам вздумалось выключать игру, Наоми? Вы почти на блюдечке вручили его вирусам. Покажите мне данные «И-МИДЖа».

Итак, его дела и впрямь плохи. Лазурные берут верх, и слишком поздно Менискус осознал, что не вправе смириться с подобным завоеванием, потому что они не просто хотят его кожу, они жаждут его самого. Он должен бороться. Больше никаких уступок. Его лицо покрыто резиновой маской жидкой печали, зубы светятся звериным оскалом в вечернем освещении, а прямая кишка бьется в судорогах от боли. Источники или порталы отчаяния зияют черными дырами по всему телу, и пусть он еще жив, но страдания поглотили саму его душу. Менискус широко раскрытыми глазами смотрит прямо перед собой, сквозь доктора Бальдино, куратора Гулд и специалиста по людским ресурсам Наоми, сбившихся в кучку в зоне наблюдения и изучающих панели своих измерительных приборов. Агония словно подбрасывает его в воздух, и Менискус принимается разрывать свою вероломную кожу. Она на глазах приобретает синий оттенок, он вонзается в нее ногтями и зубами.

Меня трясет, когда мы выходим из машины. Каждая из нас получила одно и то же сообщение по электронной почте от видеохудожницы с ником 10Еша, и хотя послание оказалось коротким, надо признать, что смысла там было хоть отбавляй. У 10Еши задатки настоящего поэта.