– Я щас тут околею от холода, воспаление легких словлю, а вы будете виноваты. И заяву на вас напишу, что вы надо мной издевались, везли голым, и поэтому я получил воспаление легких! Так что дайте хоть тряпку какую-то – прикрыться! Замерзаю!

– Нет, ну а что? Правда холодно, а он голый! – забеспокоился летеха, отреагировав на мои угрозы. Это водилу дальше фронта не пошлют, а участкового… ну, он тоже, считай, на фронте, только вот у него есть все-таки кое-какая карьера. Например, если жалоба найдет подтверждение, могут звание задержать. Или соберутся старшим участковым поставить, а у него взыскание есть! И другого поставят. Или захочет в другую службу перейти – начнут «шерстить» послужной список, и выплывет такой вот неприятный случай. Никому не нужны проблемные подчиненные. И уж тем более – начальники. В ментовке ни одна жалоба просто так не теряется.

– Останови! Я ему одеяло с заднего сиденья дам.

– Да ты чё, в натуре! – Водила искренне возмутился. – Вообще-то это мое одеяло! Я его из дому принес! Чтобы накрываться им, а не зад какого-то придурка прикрывать! Принеси свое одеяло да накрывай всех синяков!

Я даже чуть не хихикнул. Вот типичный образец разговора лейтенанта и сержанта в ментовке! Начальника и подчиненного! Никаких тебе армейских «исполнять!», «слушаюсь!». Да и глупо было бы иначе разговаривать – между прочим, хороший водила, умеющий поддерживать свою тачанку в должном порядке, это гораздо бо́льшая ценность, чем простой участковый!

Интересно, как летеха выкрутится из ситуации? Фактически его сейчас на хрен послали.

– Знаешь чё… если с ним что-то случится, я скажу, что это ты не дал ему прикрыться. По всему видать, мужик непростой, и не алкаш, точно. Не пахнет от него. Крыша поехала – это да. Но чтобы он нажранный был – такого нет. А то, мож, родня кого-то, типа первого секретаря, а ты ему пожалел грязное одеяло, залитое чаем и прожженное цигарками! Жлоб ты, в натуре. И ты будешь отвечать за мужика. Одеяло пожалел, ага! Жидовская ты морда! Куркуль!

– Чё сразу – «жидовская»?! Чё сразу «отвечать»?! Обзываешься еще! Куркуль я, вишь ли! – забеспокоился водила и нажал на тормоз. – Вы свое, мля, заработайте, а потом раздавайте! Отдай! Все отдай! Может, еще штаны снять и ему отдать?

– Если есть такое желание, отдай! – невозмутимо сообщил лейтенант, и я едва не рассмеялся, несмотря на свое дичайшее положение. Все-таки он выкрутился! Наехал – по всем правилам! Настоящий участковый – такие любые проблемы решают и уж точно с людьми контакт наладить умеют. Проверено!

Мне передали одеяло – грубое, кусачее, грязное, воняющее потом, табачным дымом и блевотиной, и я не помню, чтобы когда-нибудь с таким наслаждением заворачивался в кусок ткани. Одеяло, несмотря на его мерзкое состояние, оказалось теплым, и дрожь моя понемногу утихла. Кстати сказать, скорее всего, дрожь была вызвана даже не холодом, не такой уж и мороз на улице, – это нервная перегрузка. Ощущение, будто ты после длительной и тяжелой болезни, когда любой холодок вызывает дрожь, а любое тепло бросает в пот.

Привезли меня не в Волжский отдел, как я этого почему-то ожидал, а в Саратовский. Что по здравому рассуждению было абсолютно верно – Усть-Курдюм-то за городом, в Саратовском районе! С какого рожна они попрут меня в Волжский отдел?

Возле отдела никого не было, ни одного человека. Глухая ночь, улицы пустынны, и только ночной ветерок шевелит маленькую бумажку, застрявшую между камнями бордюра. Я нагнулся, поднял ее. И убедился – точно, он! Автобусный билет! Тот самый, отрывной, из детства!

– Эй, ты что там хватаешь? – обеспокоился злой как черт водила. – Каменюку, что ли?! По башке хочешь дать?!

Я протянул руку, показал, потом выпустил билет, и он полетел по ветру, кувыркаясь, как акробат под куполом цирка. И мне вдруг снова стало тошно. Я попал! Вокруг – ни одной родной души! Чужой мир, чужая страна. Да, чужая! Потому что мой мир в 2018 году, а сейчас… какой сейчас год?

– Сержант, какой сейчас год? – не задумываясь, спросил я.

– Год?! – изумился водила. – Точно, спятил. Семидесятый был с утра год! А у тебя какой?

Я чуть было не ответил, но придержал язык. И мгновенно решил: держать язык за зубами, пока во всем не разберусь! Иначе точно окажусь в дурдоме!

В дурдоме я все равно оказался, но только через несколько часов. В эти часы меня вначале допрашивали. Вернее, опрашивали. Брали объяснение. Я отвечал, что ничего не знаю – кто я, откуда я и как оказался на дороге. Память пропала! Я не помню ни года (сержант свидетель), ни месяца. Помню только, что я в Саратове, но ничего тут не узнаю́.

А я и правда не узнавал. Напротив Саратовского отдела в моем времени был построен торговый центр. Сейчас его нет. Стоят старые кирпичные дома, частные дома. Не видел, на месте ли Октябрьский отдел, он в мое время находился позади Саратовского, за углом. Но мне рассмотреть особо и не дали, сразу завели в помещение.

Одеяло свое драгоценное водила все-таки отнял, но я без одежды не остался – тот же самый летеха притащил старые милицейские брюки с подозрительным пятном на заду (обделался кто-то, что ли?), старый китель без погон, со следами свежего их отпарывания (ну само собой – бомж в милицейском кителе с офицерскими погонами?!).

Глупо я выглядел – штаны не доставали даже до щиколоток, обтягивали ляжки, как трико у балерин, а китель на моих плечах едва не лопался при каждом моем глубоком вздохе. Потому дышать я старался порционно и двигался осторожно. Но все-таки это была одежда. И она согревала. Не до жиру! Главное – живой.

Допрашивал меня тот же самый летеха. Вернее, не допрашивал, а опрашивал (это разные понятия), ибо я пока не был замешан ни в чем предосудительном – кроме циничного демонстрирования половых органов придорожным деревьям. Кстати, легко можно меня за этот цинизм закрыть, к примеру, на пятнадцать суток. А за эти пятнадцать суток сделать запрос во все инстанции и решить, что со мной делать.

Так-то меня не обижали, не оскорбляли – летеха был если не предупредителен, то деловито сух и ничем не выражал своего ко мне отношения. Ну, не помнит человек, кто он и откуда взялся, – и что? Без него дел хватает. А что это не беглый уголовник, видно с первого взгляда. Татуировок-то нет! Никаких!

Я вообще-то не любитель украшать себя наскальной живописью, даже если это какая-нибудь хрень, указывающая на принадлежность к «Войскам Дяди Васи». Ну, типа парашюта и болтающегося под ним человечка. Не нравится.

Мне «откатали» пальцы – седой, предпенсионного возраста, заспанный эксперт-криминалист, от которого ощутимо несло старым перегаром.

Криминалисты всегда были сами по себе и как бы и не совсем менты, потому имели некоторые послабления. Особенно дельные криминалисты. Этот был дельным. Сделал он все быстро, без лишней суеты, и скоро я уже отмывал испачканные пальцы в раздолбанном сортире отделения, в котором, как и в дежурке, воняло блевотиной и табаком.

И вообще здесь все пропахло табаком. Стены, пол, стулья, столы, даже люди. Когда это еще до народа дойдет запрет на курение в общественных местах… Очень справедливый, надо сказать, запрет. Не фиг дымить в общественных местах! Ибо не хрен! Кстати, то, что я не курю, помогало мне в зеленке. Снайпер, который курит, находясь «на охоте», долго не живет. Табачный дым некурящий человек чует за несколько десятков метров.