Оттого, женившись в третий раз, царь безумно опасался за жизнь новоявленной девятнадцатилетней супруги, именно оттого, перед ее горницами еще за два месяца до свадьбы, когда она переселилась в царский терем, Иван Васильевич приказал поставить охрану, чтобы никто чужой не имел ходу до царицы Марфы.

Закончив с ножом, Мирон убрал его в ножны и невидящим взором уставился в противоположную стену, размышляя, как лучше показать определенный удар с уложением на землю противника своему новому ученику, парнишке четырнадцати лет, которого поручили ему месяц назад.

Уже через час невыносимой службы, состоящей только из охраны двери, в которую никто не входил и не выходил, молодой человек прислонился к стене плечом. Стемнело и в царских хоромах стало совсем тихо. Уже никто не ходил по коридорам и было пустынно. Служба же Мирона заканчивалась только завтра днем. Сильнее привалившись к стене, он расслабился и чуть прикрыл глаза, ощущая, как после многочасовой вечерней тренировки с мечом в монастыре, его мышцы устали и просили покоя. Он сильнее сомкнул глаза, воображая и вспоминая свое детство, когда матушка брала его на руки и с любовью укачивала его на своих коленях, пока он не засыпал.

Проснулся он резко, около полуночи, от некоего дуновения воздуха. Ни шороха, ни звука не было слышно, лишь невнятный порыв воздуха задел его лицо. Распахнув глаза, Мирон осоловелым от сна взором невольно заметил некий край черной сутаны или плаща, который стремительно скрылся за поворотом коридора. Всего миг и незнакомец или незнакомка в темном одеянии исчез в темноте.

— Эй! Кто здесь?! — воскликнул низким хриплым ото сна голосом Мирон и, быстро сжав руку на рукоятке ножа, устремился в сторону темного поворота, где только что скрылся человек. Он резко повернул за угол, и тут же столкнулся нос к носу с седовласым дворянином. Явно напугав своей горячностью окольничего, следовавшего по терему, Мирон остановился как вкопанный и, удивленно уставившись взором на знакомое лицо, невольно выдохнул:

— Батюшка! Это Вы?

Дворянин, одетый в длинный почти до пола темно – зеленый кафтан, вышитый по краям серебряной нитью, в короткие красные сапоги, с короткой окладистой бородой и добрыми светлыми глазами, удивленно посмотрел на молодого человека и сказал:

— Ты это отчего, Миронушка, бегаешь? Тебе, насколько я знаю, велено у покоев царицы стеречь.

Отец Мирона, Иван Михайлович Сабуров, окольничий Ивана Васильевича, состоял в совете Боярской думы и почти безвылазно находился при царе.

— Батюшка, простите, а Вы здесь никого не видели сейчас? — задал вопрос Мирон, заглядывая за спину отца и пытаясь хоть что-то рассмотреть во мраке узкого коридора. Большие свечи, вставленные в железные подсвечники, закрепленные на стенах, находились на большом расстоянии друг от друга и оттого давали мало света. Молодой человек не увидел ничего подозрительного и, не удержавшись, спросил отца. — Некоего человека? В черном плаще?

— Нет, не видел.

— Странно, — задумался Мирон. — Может, мне привиделось спросони?

— Ох, выдумщик, — с любовью заметил Иван Михайлович Сабуров и, обойдя сына, прошествовал к покоям царицы. Мирон последовал за ним. — Я к царице. Мне поговорить с нею надобно. Царь желает узнать о ее здоровье.

— Да, конечно проходите, батюшка, — произнес Мирон, поклонившись ему головой. Он услужливо открыл перед отцом дверь в покои царицы, отметив, что в прихожей горнице, которая предваряла покои государыни, находятся несколько сенных девок, некая старица и мать царицы Марфы. Кивнув русой головой в знак приветствия всем женщинам, Мирон быстро закрыл двери, отметив, как отец вошел в спальню царицы.

Старый Сабуров вышел спустя полчаса в хмуром расположении духа, словно о чем-то напряженно размышляя.

— Царица то совсем плоха, — вымолвил невольно себе под нос Иван Михайлович и, как будто не видя сына, прошел мимо него, пробубнив. — Как бы не преставилась она, горемычная…

— Что Вы сказали, батюшка? — спросил его Мирон, следя за ним.

Старший Сабуров, как будто очнулся от своих дум и, обратив взор на младшего сына, раздраженно сказал:

— Не твоего ума дело, Мирон. Ты воин царя, вот и неси свою службу, как велено.

— Простите, батюшка.

Окольничий приблизился к молодому человеку, поднял руку и, благословив сына крестным знамением, велел:

— Не забудь на днях матушку проведать. Уж, больно она печалится о тебе. Давно ты не был  у нас.

— Я непременно заеду, — кивнул Мирон. Будучи одним из самых бесстрашных и суровых воинов, Мирон Сабуров в тоже время, еще с детства, до судороги в ногах боялся и уважал своего отца. Оттого, с неким благоговением, он вымолвил вслед отцу, который уже направился по едва освещенному коридору. — Доброго здравия Вам, батюшка!

Услышав реплику сына, Иван Михайлович на миг замедлил шаг, а затем, даже не обернувшись, последовал дальше.

Именно в этот миг, двери, ведущие в покои царицы, распахнулись и в коридор выбежала одна из сенных девок царицы.

— Помогите! Помогите! Царице плохо! — заголосила она.

Вмиг обернувшись на истеричные выкрики девицы, Мирон и Иван Михайлович стремительно последовали в спальню Марфы Васильевны.

Нечленораздельный стон царицы вновь наполнил комнату, когда они вошли, и Марфа Васильевна неистово изогнулась на постели, судорожно хватаясь руками за покрывало. За ними в полутемную небольшую спальню вбежали мать царицы и другие сенные девки. Обступив Марфу вкруг, все с испугом смотрели на нее. Светловолосая, белая словно полотно, царица изгибалась на постели, корчилась в муках и жутко стонала. Ее рубашка и распущенные светлые волосы намокли от пота.

Мирон первый бросился к молодой царице и наклонился над нею, пытаясь рассмотреть ее и понять, что происходит.

— Что с Вами, государыня? — выпалил он невольно ей в лицо.

Царица провела по молодому человеку невидящим болезненным взором и вновь начала неистово корчиться на постели, словно ее кто-то мучил. Мирон попытался удержать ее, чтобы она невольно не упала на пол, с силой схватив ее за плечи. Она как будто задыхалась и смотрела на него дикими, красными от боли глазами. Лицо и шею царицы покрывали неестественные красные шероховатые пятна и Мирон невольно скользнул взором по небольшим жемчужным серьгам, единственному украшению, которое было на царице. Марфа вновь судорожно скорчилась и жутко прохрипела. В следующий миг, она замерла и безжизненно обмякла, упав на постель и прикрыв глаза. На ее губах выступила кровавая пена.

— Отравлена! — выпалил невольно Мирон и отшатнулся от царицы, отпустив ее плечи. Кровавая пена, смертельная бледность и страшные красные пятна, покрывающие ее горло и руки, а так же красные белки глаз, которые он увидел ранее, подтверждали его чудовищную догадку.

— Пречистая Богородица! — выкрикнула в ужасе одна из сенных девок.

Мирон перевел взор на девицу и невольно заметил сбоку неясный отсвет. Резко повернув голову к подножью кровати царицы, молодой человек похолодел. У постели, в ногах ложа, стояла прозрачная фигура царицы в белых одеждах, с неясными очертаниями. Со спокойным лицом и распущенными волосами, недвижимая, она была похожа на прекрасную статую. Мирон осознал, что это душа царицы и она уже отошла от тела. Понимая, что царица умерла, раз ее душа оказалась отдельно от тела, Мирон медленно выпрямился, уставившись на призрак. Он отметил, что более никто кроме него не видит призрак – душу Марфы. Душа царицы обратила на него взор и пропела приятным голосом: