…Аля Решетникова, стоя на остановке и ожидая автобус, разглядывала мужчин. Они же не обращали на неё внимания, будто она была пыльным кустом акации, засыхающим без дождя. Когда-то она была хорошенькой, дружила с Пашей Груздевым, не кривым, не косым, не тщедушным, впервые познав взрослую любовь на квартире у Паши в отсутствие его родителей, в спешке. Времени у него было в обрез: он перегонял машины, за что ему хорошо платили. Однажды по пути из Ярославля в Москву он ехал в мороз со снятым лобовым стеклом: в автомобиле стоял трупный запах. Заплатили ещё лучше, и он бросил Алю. А немного погодя она увидела его в «Таёте» (своей? чужой?) с девушкой, похожей на фотомодель или на проститутку. Из их конторы при фабрике детской игрушки одна ушла на панель. У неё ножки, глазки, фигура. У других ничего этого не было, а потому они злились на Дашку. Аля Решетникова – нет. Она продолжала звонить Дашке, общаться с ней, уже не экономистом, а женщиной древней профессии. В Дашкино лицо могла смотреть Аля, не отрываясь, как бы утопая взглядом, а потому та рассказывала ей обо всем, что делает с мужчинами, за что они ей платят баксами. Однажды подруга пригласила Алю на вечеринку: красавчик для Дашки, а второй – непонятного возраста с небольшим горбиком. Аля не осталась на ночь. «Ты многого хочешь, – сказала Але Дашка. – Тебе надо требования снизить». По телевизору в новостях Решетникова видела, как убивают на планете мужчин. Балканы. Чечня. Мужчины уничтожают друг друга вместо того, чтобы любить женщин. Иногда смотришь – какой красавец лежит на земле мёртвый… Если б они не умертвляли друг друга, то даже не очень красивым женщинам доставались бы ядрёные мужики. Але только такого подавай (ценительница красоты)…

Чтобы глазеть на мужчин беспрепятственно, она стала носить на улице старообразные с синими стеклами очки для слепых, которые теперь не нужны матери. Мама недавно свалилась, снова превратив в хоспис (до неё – отец) их однокомнатную квартиру на десятом этаже. Когда это произошло, Аля вышла на балкон и подумала: одну ногу она поставит на ящик из-под цветов, другую – на перилла… Легко и просто. Больше нет у неё сил вынимать из-под лежачих. Мечтала она о мужчине, как из сериалов (там редко, но попадались, какие надо). Высокие требования Али Решетниковой не обнаруживали изобилия. Она читала в газете для знакомств: «…приятная внешность, рост сто восемьдесят два…»! Нужна она такому, у кого сто восемьдесят два… Ну, будто только красивые и помещают такие объявления. Ей не хотелось знакомиться по объявлению. Ей хотелось живой встречи на большом жизненном пути, и, чтобы в результате интересного общего дела «родилось чувство». От таких мыслей стала молчаливой и грустной Аля Решетникова. Лицо её приобрело такое выражение, будто между губ протянут кожаный ремешок, как у лошади: губы сомкнуты, скорбно поджаты и всегда готовы к тому, что уздечку дёрнут, и придётся тащить из последних сил. Одета она бедно, вид старообразный, а потому ворвавшийся к ней в квартиру мужчина спросил:

– Ты одна, тётка?

Она только с работы пришла, когда в дверь позвонили: беженцы? погорельцы? Этим не отворяла.

– Кто?

– Сосед.

На площадке имелось двое соседей мужского пола в разных квартирах. Имён не знала, внешне путала. Именно их никак не удавалось разглядеть. Соседи есть соседи: «здрасьте» и – в лифт, где неприлично рассматривать. Впрочем, заходил один позвонить, тогда-то и сделала вывод: шикарный, супермен. Подумав обрадованно, что у него опять что-то с телефоном, отворила. В небольшой образовавшийся проём тут же вбилась высокая кроссовка. Если бы теперь Аля Решетникова и вздумала закрыться, то не смогла бы. «Ты одна, тётка». Дальше было нечто стремительно-ураганное, Алей осознанное позднее: схватив её поперек туловища, незнакомец протащил Алю перед собой по всей квартире, заглянув по пути в шкафы. Окончив эту проверку, вернулся к двери, подёргав: крепка ли? Послушав на лестничную площадку, он сказал доброжелательно:

– Документы!

Аля принесла паспорт. Просмотрел, задал пару вопросов…

– Никого не впускать, убью.

Взлохмаченная, испуганная, с белым воротничком скромницы, она поняла: эта штука в его руке – пистолет. Еще раз, уже спокойно обойдя квартиру и выглянув с десятого этажа, незнакомец принялся стаскивать в ванной кожаную куртку. Всё это время левую руку он держал согнутой в локте так, как бывает вынужден тот, кому только что взяли из вены кровь. Рукав был узким.

– Ну-ка, помоги.

Выше локтя на бицепсе была надорвана мышца. Такая травма, – подумала Аля, – результат огнестрельного ранения. Ей ли не знать: от отца, теперь – от брата. Она решила перетянуть руку выше раны, рану промыть. Раненый отвернулся от своей окровавленной руки, его лицо побледнело. Как бы в обморок не упал, – подумала Аля и принесла ему стул, поставила возле ванны, велела сесть. Промыв рану, она наложила повязку. Куртку вывернула, подставив под кран рукав: холодная вода порозовела от крови, но вскоре стала чистой. Рукав был порван, но заклеить можно, – подумала Аля. Куртку она повесила на плечики. Мужчина сидел, закрыв глаза. Оглядев его, она установила, что на джинсах у него крови нет. Помогла снять рубашку. На майке тоже никаких следов. Помогла дойти до дивана. Он повалился, застонав. Аля накрыла мужчину пледом, пошла обратно в ванную. На бледных губах Решетниковой играла немного сумасшедшая улыбочка. Окровавленную рубашку она выстирала. Незнакомец заснул, стонал во сне. Под голову себе он положил свою спортивную сумку, продев в ручку кисть здоровой правой руки. Аля сидела неподалёку, телевизор боялась включить, смотрела в мужское спящее лицо. Ночью стояла духота, дождь так и не начался.

Утром Решетникова в страхе увидела, что диван пуст. Сама-то спала на кровати за шкафом и ничего не слышала. Сон у неё, как смерть, единственное, что хорошо в жизни. На работе у неё всё хуже и хуже… Фабрику игрушек скоро закроют. После ремонта в ней будет стриптиз-бар, ресторан, развлекательный центр для новых русских, к которым Аля, понятно, не относится. Иногда думает она, что самое главное в её жизни – крепкий сон. Ради сна живёт весь день. Пусть жизнь скудная, зато – сон крепкий, уже преимущество. На кухне мужчина пил чай, заваренный в большой маминой чашке. На столе перед ним лежал пистолет:

– Не бойся, садись. Куртка ещё мокрая, – сказал весело.

Поговорили.

Она смотрела, не отрываясь, погрузившись взглядом в его лицо, в его шею, в его плечи…

– Мне на работу, – прошептала, губы дёрнулись вчерашней особенной улыбкой.

– Еда тут есть?

– В холодильнике сосиски, помидоры, хлеб.

– На. Купи чего-нибудь на обратном пути.

Дал ей много денег мелкими бумажками. На обратном пути накупила продуктов. Неслась, ни на кого не глядя. Открыв дверь, вошла под дулом пистолета, на неё направленным. Опустила сумки у порога. Дверь заперла – пистолет опустился. Рука у него ныла. Решетникова осмотрела внимательно рану. Уход за родителями её многому научил. Решила: надо антисептик, чтоб не нагнаивалось. Сменила повязку с удовольствием. Мужчина отвернулся, плохо перенося боль, бледнея при виде крови. После перевязки он лёг на диван. Она на кухне готовила еду. Получалось у неё хорошо. Он ел с аппетитом, хвалил. Ночью у него поднялась температура, он бредил: