— Дай-ка я. — Финн протянул руку, чтобы мне помочь, и наши пальцы соприкоснулись.

Золотые и зеленые искры магии — его и моей — рассыпались веселыми бенгальскими огнями.

Я застыла. Волшебство действовало как обычно — влекло нас друг к другу с такой силой, словно из всего волшебного народа на свете, кроме нас, никого нет. И хотя я прекрасно понимала, что этому не бывать, во мне снова пробудилась глупая надежда: вдруг на этот раз он что-нибудь скажет, кроме своего обычного…

— Извини, — выдавил Финн, отпуская ноутбук и убирая руки.

Волшебство с шипением рассеялось.

— Ничего-ничего, — с готовностью ответила я, проследив, чтобы в голосе не звучало разочарования, и осторожно поставила компьютер на рюкзак.

Финн откинулся в шезлонге и уткнулся в книгу.

Я тоже попыталась откинуться в шезлонге, решила, что следить за привидениями хоть немного, но приятнее, чем терзаться по поводу несбывшегося, и посмотрела в таблицу, кто там следующий. Бутоньерка. И вовремя — волосы у меня тут же стали дыбом, и мимо, сжимая в руках высохший букетик, прошествовала Бутоньерка — грязная повязка на пол-лица, изодранный подол юбки. Я отметила все данные в блокноте и настучала их в компьютер подрагивающими пальцами. Работа с привидениями пугала меня до смерти — дурной каламбур тут ни при чем, — и дело не только в застарелой фобии. Но когда я поделилась своими смутными подозрениями с Финном, он только отмахнулся.

Я грызла карандаш и в очередной раз осматривала туннели. Голые лампочки в желтых металлических оплетках освещали подземелье ярче полуденного солнца, хотя было уже за полночь. От яркого света мне легче не делалось — он отбрасывал леденящие душу тени вокруг забытых строительных инструментов, превращая их в черные норы, откуда на меня пялились настороженные глаза. Под кирпичными сводами висели фестоны густой паутины, от сырости на стенах расползались пятна плесени. И пахло тут древностью и затхлостью с оттенком разлагающейся плоти — Финн уверял меня, что этот запах существует только в моем не в меру расшалившемся воображении, но от его заверений трупная вонь никуда не девалась. Здесь было жутко даже без череды проплывающих мимо призраков. Наконец мой взгляд бегло окинул более современную шлакобетонную стену в конце туннеля, отделявшую подземелье от вод Темзы, и остановился в огороженном углу. Там громоздилась куча серых человеческих костей. Тех самых костей, на которые я всю ночь пыталась не обращать внимания, как бы мне ни мерещилось, будто они шепчут мое имя.

— Скажи мне, зачем мы опять здесь торчим? — спросила я, в основном чтобы заглушить шепоток.

Финн вскинул голову от книги — по лицу пробежала тень раздражения. Нет уж, нет уж, его раздражение мне нравится больше, чем костяной шепоток, поэтому молчать я не стала:

— Вот смотри, тут собираются устроить аттракцион для туристов и хотят, чтобы здесь бродили привидения — для вящей жути, — но привидения явно чего-то боятся. — В этом я была с ними солидарна, хотя, вообще-то, они мне не нравились. — Я одного не понимаю: при чем здесь «Античар»? Мы же чем занимаемся — снимаем и нейтрализуем чары, правда? А привидения не имеют никакого отношения к чарам, так почему подрядчик, как его там, не позовет сюда медиума, чтобы с ними разобраться?

— Я же тебе объяснял, Дженни, он не хочет, — отозвался Финн, разглаживая страницу. — Он опасается, что любой контакт испугает призраков еще сильнее. Просит, чтобы мы понаблюдали и, возможно, выяснили, почему они исчезают.

Мимо прохромал Весельчак — полчерепа долой, на лице идиотская улыбка, тело прозрачное, словно отражение в оконном стекле. Я опять подавила дрожь, нагнулась, постучала по клавиатуре ноутбука, ввела данные. Все призраки появлялись по заведенному порядку, через установившиеся промежутки времени, и так из часа в час. Пока что все они соблюдали строжайшую очередность. Разумеется, в данный момент в туннеле было тихо, как в пресловутом склепе.

— Откуда он вообще знает, что они чего-то боятся? — Я зарылась каблуками ботинок в земляной пол. — Рабочие-то все люди, так ведь? Значит, они привидений не видят.

— Он говорит, строители заметили какую-то перемену — в обстановке, что ли, то есть они реже чувствуют холодок, который ощущают люди в присутствии призраков.

— Может быть, они сами и виноваты. — Я нарисовала молоток, ударяющий по мунковской голове.

Финн пробормотал что-то неразборчивое и перевернул страницу.

Я погрузилась в молчание, сердито косясь на него из-под ресниц. Что-то явно идет не так, но что именно? Включила волшебное зрение, но ничего не увидела, кроме нашего круга, который теперь переливался золотым и зеленым, и еле заметного пепельного тумана над грудой костей у стены-плотины, который, возможно, вообще был останками привидения, а не чарами. Не видно было даже Очарования Финна: правда, он, наверное, так долго его носил, что оно стало частью его сущности. Я порисовала в блокноте, потеребила футболку, прилипшую к телу от жары, — старалась, как могла, одолеть нервозность.

Финн щелкнул пальцами, и в руке у него возникла бутылка воды. Он протянул ее мне.

— Хочешь?

— Спасибо.

Я взяла бутылку — осторожно, чтобы наши пальцы случайно не соприкоснулись; вода была ледяная, прямо из холодильника у Финна в кухне. Какое все-таки чудо — чары домовых, если умеешь ими пользоваться, а я, к несчастью, не умею. Я с радостью сделала освежающий глоток, а Финн между тем щелкнул пальцами еще раз и призвал бутылку для себя.

— Смотри, еще одна, — махнул он бутылкой, — Фонарщица.

По спине у меня побежали мурашки, и оборачиваться я не стала, только уголком глаза смотрела, как грациозно ступает Фонарщица, ощупывая наш защитный пузырь расставленными руками, — челюсть туго подвязана кружевным шарфом, пышные юбки перемазанного кровью бального платья оставляют в пыли широкую борозду. Стоило ей пройти под очередной лампой, и та мерцала и с шипением гасла, но загоралась снова, когда Фонарщица доходила до следующей. Все это повторялось при каждом ее появлении.

Я поставила бутылку, ввела данные в таблицу, зафиксировала подробности в блокноте, хмурясь оттого, что подозрения по поводу нашей работы только усиливались. Посмотрела на свои почеркушки. Рогатый человек верхом на коне, — впрочем, больше похоже на мартышку верхом на толстой, как бочка, свинье… и тут я поняла, о чем твердило мне подсознание, что меня так тревожило. Дело было не в работе, а в Финне, в его отношении ко мне. Он опять изображал рыцаря на белом коне! Проклятье, раньше я быстрее это замечала.

— Знаешь что, — задумчиво протянула я, когда Фонарщица скрылась из виду, — по-моему, эта работа — очередное «пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что».

Финн даже головы не поднял, что лишь подтвердило мои подозрения.

— Почему ты так решила?

— Смотри, призраки торчали здесь с незапамятных времен, они здесь застряли. Они следуют определенному порядку, с точностью до секунды, и появляются строго по очереди. — Я постучала карандашом. — Они привыкли к тому, что здесь жутко, и Шрам продолжает идти намеченной дорогой, даже натолкнувшись на стену. Я не понимаю, что их тут может напугать.