Она успела заметить несколько удивленных взглядов, обращенных на нее из толпы гостей. Да, трудно было рассчитывать на то, что события в расположенном не столь уж далеко от Парижа Пьемонте останутся здесь незамеченными. Похоже, что многие хотя бы один раз слышали ее имя.

Впрочем, Констанцию это уже не слишком волновало. От этих придворных ее судьба мало зависит. Только король может решить, что станет с нею в будущем и только на короля она возлагала свои надежды.

Пока же королевской четы в зале не было. Констанции оставалось лишь устроиться в одном из дальних углов зала, где она могла обращать на себя поменьше внимания, и, прикрывшись широким веером, наблюдала за гостями вечера. Хотя на балу было много сановных и даже титулованных особ, о прибытии которых немедленно возвещали камергеры, Констанция скучала. Некоторый интерес вызвало у нее лишь появление губернатора Гаити в сопровождении двух темнокожих гигантов, которые неотступно следовали за ним повсюду. Очевидно, губернатор так боялся за свою жизнь, что не мог доверить ее даже королю Франции. Впрочем, некоторые основания для этого у него были. Констанция слышала, что в последнее время на Гаити то и дело вспыхивали бунты, для подавления которых французскому королю приходилось снаряжать одну экспедицию на остров за другой. Похоже, что ненависть к французскому владычеству была там так велика, что губернатор острова боялся за свою жизнь даже здесь, в столице метрополии. У него была весьма миловидная жена с лицом, наделенным той отрешенностью и вместе с тем величием, которое свойственны только индейцем. В то же время она не была индианкой, о чем говорили ее голубые глаза и тонкий прямой нос. Судя по всему, жена губернатора Гаити была креолкой. Констанция вдруг поймала себя на мысли о том, что видит в этой юной, полной свежести и жизни девушке собственное отражение. Нет, они совсем не были похожи внешне, но горящий в глазах креолки огонь страсти, только подчеркивавшийся упрямыми губами, напоминал Констанции о том, какой была она сама несколько лет назад, когда только — только попала в свет. В ней, этой темнолицей голубоглазой девушке, было столько же природной энергии и нерастраченного чувства, сколько их было у Констанции во времена ее юности.

Как ни странно, мысли и воспоминания, связанные с прошлым, не только не заставили Констанцию страдать, но и подняли настроение. Она уже с меньшей безучастностью взирала на окружающих, а спустя несколько минут уже целиком отдалась во власть созерцания. Мысли о собственной судьбе отдалились куда-то на задний план, словно это уже не имело для Констанции существенного значения. В конце концов, она была на балу у короля и нужно было пользоваться случаем для того, чтобы поближе ознакомиться с двором. Вполне может быть, что ей придется провести здесь еще не один год — по меньшей мере, она на это надеялась.

Заставив себя позабыть о печалях и скуке, Констанция даже опустила веер и внимательно вглядывалась в лица окружающих. Многих из тех, кто сейчас прогуливался по залу Версальского дворца, графиня Констанция де Бодуэн не знала. Но ей повезло — рядом с Констанцией сидели, точно также прикрываясь веерами, две пожилые матроны и юная особа, которую, очевидно, впервые вывезли в свет. Девушка была бледной, словно присутствовала не на первом в своей жизни королевском балу, а на отпевании в маленькой провинциальной церкви. Временами вдруг она принималась тяжело дышать, будто задыхалась от невыносимого жара (между тем, несмотря на огромное количество горящих в зале свечей, здесь было довольно прохладно — февраль в этом году выдался в Париже не самым теплым). Временами Констанции казалось, что ее молодая соседка и вовсе грохнется в обморок. Однако одна из пожилых дам, сидевших рядом с девушкой, вовремя успевала сунуть той под прикрытием веера пузырек с нюхательной солью. При этом пожилые дамы ни на секунду не переставали обсуждать всех и вся, кто только попадался им на глаза. Констанция даже мысленно поблагодарила судьбу за то, что она села в этот укромный уголок, где могла слышать все комментарии искушенных в дворцовых делах особ.

— Граф Прованский! — торжественно возвестил камергер, ударив как-то по особенному громко своим гигантским деревянным жезлом.

Констанция еще не успела как следует разглядеть младшего брата короля, как придворные кумушки немедленно высказались по этому поводу.

— Бывший монсеньер, — ехидно подмигивая своей подруге, сказала одна из старух.

Вторая хихикнула и, немало не заботясь о том, чтобы скрыть свои мысли от окружающих, добавила:

— Бывший дофин. Который никогда не станет королем… Девушка, зажатая между двумя старыми сплетницами, изумленно хлопала глазами, а затем растерянно спросила:

— О чем вы, бабушка?

Старуха, которая сидела слева и постоянно подносила к лицу девушки флакончик с нюхательной солью, раздраженно махнула рукой.

— Тебе еще рано об этом знать, Луиза. Лицо девушки плаксиво скривилось, и она уже, очевидно, была готова разрыдаться, но в этот момент приятельница ее бабушки, движимая чувством сострадания, шикнула на подругу:

— Ташеретта, не мучай бедную девочку. Расскажи ей. В конце концов, ей уже исполнилось пятнадцать лет и она имеет право знать о том, что происходит при дворе.

Строгая бабушка огрызнулась:

— Я вовсе не желаю, чтобы наследница рода Андуйе уже в пятнадцать лет начинала вести себя при дворе короля так, словно ей двадцать.

— Да ладно, ладно. Не забывай, какая ты сама была в пятнадцать лет. Вспомни, когда ты в первый раз родила. Констанции даже показалось, что она увидела на покрытом старческими морщинами и посыпанном неимоверном количеством пудры лице Ташеретты де Андуйе некое подобие смущения.

— Это не имеет значения, — огрызнулась она. Ее внучка, которая неожиданно обрела дар речи, тут же вставила:

— Бабушка, я знаю об этом. Тебе было шестнадцать лет. Старуха поняла, что отпираться бессмысленно и мгновенно перевела разговор на другую тему, словно и никогда не отказывалась от того, чтобы позлословить о графе Прованском.

— Тебе, может быть, известно, Луиза, — обратилась она к внучке, — что у нашего короля Людовика XVI двое братьев? — Двое младших братьев, — уточнила вторая старуха.

— Да. Один из них граф Прованский, а второй граф д'Артуа. Когда еще был жив король Людовик XV, все думали, что его преемником будет один из младших внуков, хотя герцог Берийский, нынешний король, носил титул дофина с девятилетнего возраста. Однако он был таким болезненным, что никто и не предполагал в нем будущего короля.

— Ну, об этом-то я знаю, — разочарованно протянула Луиза. — Ведь ты сама мне рассказывала, что предыдущий король пережил своего сына-дофина и двух старших внуков.

— Это верно, они рано умерли. И все-таки после смерти Людовика XV именно герцог Берийский стал королем. Когда ему было еще шестнадцать лет, он женился на дочери австрийской императрицы Марии-Антуанетте. Ей было четырнадцать. Ты знаешь, что старый король был распутником и содержал целую армию любовниц и куртизанок. Когда же воцарился новый король, этому грязному распутству пришел конец. Но в королевской семье долго не было детей и из-за этого дофином считался граф Прованский. Именно поэтому его звали монсеньером Прованским. Посмотри, посмотри, как хищно сверкают у него глаза.