Участок был в самом конце старой части кладбища, из так называемого бесхоза: если за могилой никто не ухаживает несколько десятков лет, участок считается ничьим, очищается и отдается под новое захоронение. «Я буду ухаживать и приводить все в порядок, пока жива, а что потом? – горестно думала Инга, пробираясь узкими проходами между оградками. – Он никому не нужен, кроме меня, о нем, наверное, и не вспоминает никто. Детей нет, бывшая жена счастлива в новой семье. Пройдут годы, и участок снова станет «бесхозом», и там опять похоронят кого-то другого…»

Эти мысли приходили к ней каждый раз, когда она приезжала сюда. И каждый раз вызывали спазм в горле и накипающие слезы.

Вот и могильный холмик, сиротливо-убогий среди каменных надгробий, окаймленных чугунными оградками. После похорон прошло несколько месяцев, венки давно убрали, цветы, которые Инга принесла в прошлый раз, неделю назад, завяли, потемнели на морозе и смотрелись некрасивым грязным пятном. Скорей бы памятник сделать… Должен пройти год, чтобы земля осела, раньше ставить нельзя. Да и на какие деньги? Похоронили за счет государства, у них так положено, а больше никто ничего оплачивать не собирается. Считается, что это забота семьи. А если семьи нет, тогда как?

Поставив рюкзак на сколоченную наспех деревянную скамеечку, Инга вытащила пакет для мусора, полуторалитровую пластиковую бутыль с водой, совок, резиновые перчатки и аккуратные чистые тряпочки. Подсобка далеко, за водой ходить долго, проще принести с собой. Если бы памятник или хотя бы простое надгробие – тогда да, воды нужно много, чтобы все помыть и привести в порядок, а здесь-то пока только крест, табличка с именем и датами да фотография. «Игорь Андреевич Выходцев, 14.03.1975–19.08.2018». Фотографию надо бы принести новую, эта, оставшаяся еще с похорон, испорчена осенними дождями и мокрым декабрьским снежком. Инга убрала завядшие цветы в пакет, протерла крест и табличку сначала мокрой тряпкой, потом сухой, прошлась совком вокруг могилы, убирая мусор. Толку, конечно, не много, но все-таки вид поприличнее. Сняла перчатки, сунула их в пакет с мусором, положила на холмик свежий букет, который любовно собирала сегодня утром в цветочном магазине. Собирала сама, продавщице не доверила. В траурных букетах количество цветков должно быть четным, но Инга не хотела ни сочувственных, ни удивленных взглядов, поэтому букет покупала обычный, а потом один цветок просто вынимала и уносила домой. Это превратилось в своеобразный ритуал: прибрать могилку, положить букет, посидеть на скамеечке, поговорить с Игорем, забрать один цветок и уходить.

«Дорогая моя девочка, мне нечего оставить тебе, кроме этих записок. Ты знаешь мои обстоятельства: все накопленные деньги ушли на лечение, на бессмысленные попытки выжить. Когда деньги закончились, а жизнь, к сожалению, еще продолжалась, мне финансово помогала бывшая жена, вернее, ее новый муж. Спасибо им от всей души, они добрые и благородные люди, и я не могу уйти, не расплатившись с ними, поэтому квартиру я оставляю им. Ты, наверное, видела, как ко мне приходил нотариус, но у тебя хватило такта и выдержки не задавать вопросов. Милая моя девочка, ты так самоотверженно ухаживала за мной, ты делала больше, чем была обязана, ты всю душу вкладывала в то, чтобы облегчить мои физические страдания. Наверное, ты даже немножко любила меня, правда? Совсем чуточку. Совсем легонько…

У меня нет возможности отблагодарить тебя чем-то материальным. Но я могу сделать по крайней мере одну вещь.

Хочу попытаться объяснить тебе, каков я на самом деле. Если ты так много делаешь для меня, значит, я тебе нравлюсь, ты испытываешь ко мне симпатию, ты расположена ко мне. Наверное, я кажусь тебе добрым человеком, умным и даже мудрым, умеющим прощать и принимать, а ты, насмотревшаяся за свою жизнь на онкологических больных, отлично знаешь, как тяжело бывает людям смириться с неизбежной близкой смертью и как по-разному они себя ведут. Ты сталкивалась и со злостью, и с раздражительностью, и с ненавистью ко всем, кто не болен и собирается жить еще долго без мучений и без боли. Думаю, тебе приходилось видеть и несправедливость по отношению к тебе самой, и оскорбительные поступки, и грубость. Поэтому тебе могло показаться, что я какой-то особенный. Мне жаль разрушать твои иллюзии, но в моей ситуации честность и правда будут лучшим подарком. Сейчас я действительно «добрый, прощающий и принимающий», но еще совсем недавно я таким не был. Глядя на себя тогдашнего, могу сказать совершенно искренне: я был ужасен. Отвратителен. Я был чудовищем, тупым и неуправляемым. Сегодня мне трудно представить, что Игорь Выходцев двух-трехлетней давности – тот же человек, который теперь лежит в постели и готовится проститься с тобой. Словно две разные личности… Чтобы ты мне поверила, мне придется описать путь, который я прошел. Путь мрачный, трудный и горький. Не уверен, что мне хватит сил и времени. Слишком поздно я спохватился, слишком поздно решился на эту исповедь, нужно было раньше начинать, тогда был бы шанс объяснить тебе все в деталях и подробностях, шаг за шагом. Придется торопиться, многое пропускать. Но я надеюсь, что ты сумеешь меня понять. И простить мой невольный обман, ведь я совсем не так хорош, как ты думаешь. Видишь, я уже начал говорить «если бы… тогда бы». Где-то я услышал фразу о том, что жизнь в тюрьме состоит из сослагательного наклонения, которое никогда не превратится в изъявительное. То же самое можно сказать и о жизни онкологического больного в терминальной стадии. Когда я вдруг это осознал, то понял, какую самую главную ошибку мы все совершаем. Знаешь какую? Мы постоянно и по любому поводу думаем, что «так будет всегда». Вернее, не думаем даже, а просто исходим из этого, принимая решения и составляя планы. Мы всегда будем молоды, здоровы и полны сил. Наши близкие всегда будут с нами. Наша работа и наш заработок никуда не денутся. Мы все сможем и все успеем. Мы всегда будем любить тех, кого любим сегодня. И те, кто любит нас сегодня, никогда нас не разлюбят. Ну, и так далее. Нам кажется, что впереди еще куча времени и много возможностей. А потом вдруг что-то случается, и на нас бетонной плитой обрушивается сослагательное наклонение…»

Текст письма Инга давно выучила наизусть. Нет, не специально, конечно, не старалась запомнить, просто читала его бессчетное количество раз, вот и запомнилось. Конверт лежал в выдвижном ящичке прикроватной тумбы. За несколько дней до конца Игорь сказал ей:

– Когда все случится – открой ящик, там для тебя письмо.

Посмотрел на ее встревоженные и вспыхнувшие любопытством глаза и усмехнулся:

– Не вздумай стащить его раньше времени. Знаю я вас, девчонок. Наберись терпения.

Усмешка сползла с его губ, и он тихо добавил:

– Потерпи. Осталось недолго.

Опытная медсестра, Инга и сама видела, что все произойдет совсем скоро. На следующий день она оформила на работе отпуск за свой счет по семейным обстоятельствам и проводила у Выходцева круглые сутки. Она не могла допустить, чтобы он уходил в одиночестве. Но даже когда больной впадал в забытье, не смела открыть ящик и посмотреть, что в нем. Сидела у постели Игоря, держала за руку, ставила капельницы, делала уколы, помогала дойти до ванной, читала вслух, приносила теплый чай с лимоном, а сама гадала: что может быть в том письме? Признание в любви? Как глупо! Пусть бы сказал словами, она была бы так счастлива, пусть и всего несколько дней! Она-то влюбилась в умирающего почти сразу, как начала приходить сюда, чтобы проводить необходимые процедуры. И с самого начала точно знала, что будущего у ее чувства нет. Никакого.