воздух. Дальше выпускать такой самолёт стало невозможным. Кому скажешь, кому пожалуешься? Критическая военная обстановка. Авиатехнику Буранову Егору надо было найти выход. Запасных моторов нет. Нет, и не предвидится. Подошла трудовая ночь: самолёты чинили только по ночам. Все техники копошились с миниатюрными переносками около своих самолётов, а Егор ходил, как неприкаянный. Всё сделано, – а самолёт летать не может. Всю ночь не спал от дум, даже не мог забыться. Наступил рассвет, лежать не было сил, пошёл бродить по окраине аэродрома. Увидел разбитую «Чайку». Её, сбитую в боях, оставили в покое. Она уткнулась носом в землю, рули и элероны беспомощно болтались на ветру, издавая скрип, похожий на раздирающий душу стон.

– Здорово тебя потрепали, беднягу, – сказал Егор.

Он вынул из кармана плоскогубцы и отвёртку, открыл капоты. Цилиндры двигателя были со свежей краской, значит, мотор работал не много. Нижние цилиндры были изуродованы от удара, налипла грязь. Егор пошёл к своим собратьям, авиатехникам Борису БЕЗРУКОВУ и Григорию ЗАПЕВАЛОВУ. Их самолёты вместе с командирами экипажей не вернулись с поля боя. Поделился впечатлениями о виденном самолёте.

– Мотор почти новый, – сказал он, – только изуродованный при падении.

Пошли все, посмотрим!

Оттянули самолёт назад, поставили на колёса. Липкая грязь падала комьями. Их волновал вопрос: не побита ли кулачковая шайба, не нарушены ли шатуны? Отделили мотор от самолёта, подвели подъёмный кран, поставили мотор на автомашину и привезли к стоянке самолёта Егора. Сняли нижние цилиндры. Шатуны оказались целыми. Поставили нижние цилиндры от старого мотора.

А в это время налетели восемнадцать фашистских «Ю-88». Пришлось срочно укрыться в щели. Один фашист заметил самолёт Егора, начал заходить для штурмовки. За ним следили друзья Егора, труженики, затаив дыхание. Вот уже видна на киле свастика, кресты на плоскостях. Фашист идёт точно на цель.

– Сейчас будет крышка моему трудяге, – сказал Егор.

Но фашист, не долетев до самолёта, вдруг резко взмыл вверх.

– Что случилось, почему он не стрелял? – Спросил Борис.

– Дерево помешало снизиться, – сказал Григорий, – побоялся в него врезаться.

Только улетели варвары, ребята снова принялись за дело. Григорий пошёл в баталерку[2] за шплинтами и нужными трубками. Не успел вернуться, как снова появились «юнкерса». Эти были ещё наглее, уничтожали всё, что только попадалось им на глаза. Григория они прихватили на пол пути. Хорошо, что близко оказался глинобитный сарай. Григорий забежал за противоположную сторону укрыться от наседавшего самолёта. Фашист развернулся в его сторону, Григорий перебежал на другую сторону – фашист тоже ринулся в ту сторону. Так он заходил на «цель» несколько раз, потом ему, наверно, надоело.

Другой лётчик заметил щель, в которой укрывались Борис и Егор. Он начал снижаться по прямой на эту щель. Борис не выдержал и лёг рядом с Егором.

– Егор, – сказал он, – долго мы были вместе, как родные братья. Если убьют, то пусть нас найдут рядом и похоронят в одной могиле.

Егор прижал к себе его худенькое тело, пропахшее бензином. Мимо них промелькнуло брюхо фашистского самолёта, засвистели пули, но ни одна не попала. Второй раз спасло дерево.

Расстреляв боезапас, фашисты улетели. Подошёл Григорий. Его лицо было белое, как мука, руки держали нужные трубки и дрожали. Он рассказал, как это было, как за ним гонялся «юнкере».

Ещё три раза фашисты прерывали работу друзей, но дело двигалось. Работали всю ночь.

– Осталось проверить работу мотора, – сказал Егор.

Он сел в кабину, по обеим сторонам самолёта стояли Григорий и Борис. Винт закрутился, мотор заработал. Все трое стали прислушиваться, не стучит ли что внутри. Пока всё нормально. Дал высокие обороты. Мотор работал чётко, посторонних шумов не было.

– Как часы! – Сказал Егор.

Гриша захлопал в ладоши, а Боря стоял и платком вытирал слёзы.

Борис Безруков, друг с 1936 года. Всю войну были вместе. 1940 год

Этим закончилась страница незабываемых трудных дней, согретых теплом дружбы и преданности. Много вылетов сделал Пётр Кравченко на этом самолёте с установленным мотором.

Шитов Александр Михайлович

Лётчики 12-й КОИАЭ:

Александр Михайлович Шитов (слева) и Пётр Зиновьевич Кравченко

Выход найден

На ночном отдыхе лётчики находились в поповском доме. Чистые и светлые просторные комнаты вполне были подходящими для отдыха, но вот беда, в комнатах было множество блох. Они безжалостно набрасывались на лётчиков и не давали спать. Кто-то во сне всё время разговаривал.

Долго ворочались и не могли уснуть Григорий БЕГУН и Александр Шитов. Они обдумывали предстоящий полёт до Нового Петергофа. Цель полёта – замена отработанных двигателей.

На второй рейс полетели четыре лётчика: Яков ЁХИН, Константин СЕЛЬ-ДЯКОВ, Александр Шитов и Иван ГОРЕЛИКОВ. Лететь предстояло более 600 километров и всё время над морем. На стоянке их поджидали самолёты с подвешенными дополнительными бензобаками. Чтобы облегчить полётный вес, было сброшено всё излишнее. Даже боезапас был уменьшен.

Полёт проходил на предельно малой высоте в целях маскировки. Если собьют, то на парашюте уже не спастись – нет высоты. Двигатели едва держали обороты, всё время дымили и «чихали». Прилетели и сразу же в мастерской приступили к замене двигателей. Выход найден: самолёты будут летать с заменёнными двигателями.

Вечером пришли в гостиницу. Первым делом решили пойти в баню. Хорошо, что бельё прихватили с острова. В бане не были давно, мылись с наслаждением и долго. На обратном пути шли через парк. Осенняя прохлада с грибным запахом и разноцветными листьями, к тому же на родной земле, казалась раем. Они сели на скамейку, чемоданы с грязным бельём поставили рядом.

– Куда его девать? – Спросил Ёхин. К носке оно не пригодно, разъедено потом.

– Давайте его похороним! – Шутливо предложил Фролович, как все называли Ивана Гореликова.

Так и решили. На окраине парка нашли незаметное место, вырыли небольшую яму, уложили, Забросали землёй и поставили фанерную табличку на колышке с надписью: «Здесь захоронено бельё лётчиков 12-й КОИАЭ».

В зале гостиницы стояло пианино. К нему не спеша подошёл Александр Шитов, также не спеша открыл крышку, проверил инструмент и начал играть «Лунную сонату» Бетховена.

Играл прекрасно. Никто не ожидал, что Александр мог так играть: в гарнизоне Липово инструмента не было.

Стройная фигура, манера держаться с достоинством, красивые волнистые волосы, тонкие и длинные пальцы – всё гармонировало с прекрасной игрой.

– Как кенарь, вырвавшийся на свободу, – сказал Костя Сельдяков.

Александр играл самозабвенно, будто навёрстывал упущенное.

Послушать музыку пришли многие обитатели гостиницы, в том числе обслуживающий персонал.

Игра прекратилась, пианист сидел неподвижно,