— Имел. Аркадий Вениаминович, а с какой это радости вам стал звонить их главный врач? Просто предупредить хотел, заботу проявил? Или что-то другое…

— Предупредить, высказать свое неодобрение твоим поступком и намекнуть, что лучше бы до крайностей не доводить, попробовать замять этот скандал.

— Ему-то какая печаль?

— Ну, никакому же руководителю не хочется даже боком быть замешанным в скандале! — Аркадий Вениаминович в сердцах хлопнул ладонью по столу. — Мне, думаешь, приятно сознавать, что доцент моей кафедры может угодить на скамью подсудимых?!

— Вроде бы за разглашение врачебной тайны ответственность гражданская, а не уголовная…

— Все равно неприятно! Какого черта ты точишь лясы с какими-то левыми тетками?! Зачем ты вообще ей что-то говорила?! Нельзя просто мимо пройти?! Ты же не только сама подставилась, но и всех нас подставила, запятнала репутацию кафедры!..

Через десять минут они уже пили чай, заваренный секретаршей шефа Елизаветой. Двадцатипятилетняя голенастая и нескладная Елизавета по совместительству приходилась Аркадию Вениаминовичу племянницей. Она отзывалась только на полное имя и то и дело напоминала окружающим, что она не простой секретарь-референт, а секретарь-референт со знанием английского языка и дипломом МГУ.

К концу чаепития шеф окончательно отмяк душой и пообещал Анне хорошую характеристику для суда.

— Но ты не сиди сложа руки, — сказал он. — Попробуй нивелировать…

«Интересно как?» — подумала Анна.

— И прекрати ты, пожалуйста, курсантам на первом занятии экзамены устраивать. Сколько можно говорить!

— Одна приходила жаловаться или трое? — усмехнулась Анна.

— Одна, — Аркадий Вениаминович развел руки в стороны, показывая габариты жалобщицы. — Такая тетя Мотя поперек себя толще… И еще пожаловалась, что ты заведомо плохо настроена в отношении провинциальных врачей. Ну, чего ты улыбаешься, Вишневская? Другая бы на твоем месте плакала бы, а ты улыбаешься.

— Я умею плакать невидимыми миру слезами, — пошутила Анна и, взглянув на часы, сорвалась с места. — У меня же занятие, Аркадий Вениаминович, а я тут чаи гоняю…

Дмитрий Григорьевич снял трубку сам. Тем лучше.

— Урология.

— Не вздумайте давать отбой! — не здороваясь, предупредила Анна. — Не вынуждайте меня на крайние меры…

Под «крайними мерами» подразумевался ее приезд в урологию сто пятьдесят четвертой больницы.

— Здравствуйте, Анна Андреевна. — Нехороший человек не удивился и не испугался, говорил обычным будничным тоном. — Чем обязан?

— Вы прекрасно знаете чем! Я звоню, чтобы…

— Поблагодарить меня за то, что я не стал подавать на вас в суд за оскорбление чести и достоинства, а ограничился…

— Чести и достоинства?! — От возмущения Анна чуть не выронила трубку (разговаривала она из своего кабинета по городской линии). — Это у вас — честь и достоинство?! Да кто это вам так польстил?!

— Я могу и передумать, — негромко, но с угрозой сказал Дмитрий Григорьевич. — Если у вас есть, что сказать по делу, — говорите, если нет — до свидания. Я, как вам известно, в отделении работаю, а не на кафедре баклуши бью, мне время дорого.

— Ах по делу?.. — Мысль о том, что разговор может записываться (а что — от такого типа всего можно ожидать) удержала Анну от кое-каких слов и выражений. — Ладно, давайте по делу. Вы думаете, что сумеете выйти сухим из воды? Ошибаетесь! Я постараюсь сделать так, что вас не только в Москве, но и в Мухосранске каком-нибудь на работу не возьмут!

— Давайте без угроз? — спокойно попросил Дмитрий Григорьевич. — И потом, нет такого города — Мухосранск. У вас все, Анна Андреевна, а то мне к больным надо?

Непрошибаемая какая сволочь! Небось ждал этого разговора, готовился, укреплялся духом, репетировал разные варианты. А может, он просто такой мерзавец, что ничему не удивляется и ни на что не обижается? Думает, что ничем его не возьмешь? Посмотрим…

— Нет не все! Я хочу вам сказать… — «А что, собственно, я хочу ему сказать», — подумала Анна, — …я хочу предупредить, что это вам просто так с рук не сойдет!

— Что именно?

Такое впечатление, что разговариваешь с автоответчиком. Ноль эмоций!

— Вся эта ваша затея! Она вам аукнется!

— Я ничего не затевал, Анна Андреевна. Я не оскорблял коллег при свидетелях, я не разглашал врачебных тайн при свидетелях, я не звоню никому с угрозами. Что мне должно аукнуться?

— Не делайте из меня дуру! Вы прекрасно понимаете…

«А зачем, я, вообще звоню? — вдруг подумала Анна. — Выплеснуть наболевшее? Что это даст?» Мотив для звонка был, разумеется, скорее эмоциональным, нежели практическим, но и доля практического тоже присутствовала. Хотелось не только высказать Дмитрию Григорьевичу все, что она о нем думает, но и предупредить, что, давая объяснения где угодно, хоть в министерстве, хоть в суде, замалчивать его грехи она ни в коем случае не будет. Наоборот, выложит все, как есть. Навряд ли Дмитрий Григорьевич заинтересован в привлечении внимания к своей особе со стороны департамента здравоохранения, министерства и, тем более, людей в погонах. Людям в погонах с таким «анамнезом» только на заметку попадись — очень скоро станешь фигурантом оперативной разработки, а от фигуранта до подсудимого рукой подать. Был шанс, что Дмитрий Григорьевич пойдет на попятный, небольшой, но был, а шансами, пусть и небольшими, пренебрегать не стоит. Интересно, с чего это Дмитрий Григорьевич такой спокойный? Тупой и не понимает? Или — крутой и не боится? Скорее всего, тупой, был бы крутым давно ушел бы в какое-нибудь место получше, а не сидел в не самой лучшей московской больнице. Хотя здесь мог крыться свой расчет, весьма прозаический — лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе. Какой смысл уходить оттуда, где у тебя все схвачено?

Однокурсник Анны Гена Просвирников (одно время он даже кандидатом в женихи числился, правда, недолго — месяца два, потом переключился на более доступный объект) по окончании клинической ординатуры удивил всех. Не остался в Институте хирургии, а уехал «на периферию», правда, не очень-то далеко — в одну из больниц ближнего Подмосковья. В «рядовых» врачах Просвирников проходил недолго — не прошло и двух лет, как его назначили заведующим отделением…

В тридцать лет Просвирников стал главным врачом ЦРБ, районным, так сказать, министром здравоохранения. В институте он так быстро бы не «взлетел», что да, то да. Глядишь, лет через десять при таких темпах областным здравоохранением рулить станет. Да нет, какие там десять? Лет через пять-шесть.

— Я прекрасно понимаю, что вы на меня сердитесь, — мягко перебил Дмитрий Григорьевич. — Но не я же виноват в случившемся. Я никого не оскорблял и ничего не разглашал.

Анна представила, как сидит он сейчас весь такой из себя самодовольный в ординаторской, лыбится, перемигивается с коллегами и наслаждается моментом, как кот, забавляющийся с мышкой. Обольщайся, противный, пока тебе обольщается, только смотри, как бы твоя мышка не оказалась бы скорпионом. Зодиакальный знак, как-никак, ведь родилась Анна шестнадцатого ноября.