Бакланов, сутулый, сильно хромающий на левую ногу, с хмурым, худым и обычно небритым лицом, с первого взгляда производил впечатление злого, желчного, всегда чем-то недовольного человека. На самом деле он отличался добротой, любил поболтать, пошутить. Сняв с себя промокший до нитки легонький плащ и пиджак и повесив их на заслонку, прямо над плитой, он принялся стягивать, по примеру Микулича, мокрые брезентовые сапоги. Микулич снял со стены меховой полушубок, накинул его на плечи Бакланова и с укором сказал:

— И где тебя только носило, непутевого?

— Где!… Где!… — передразнил его Бакланов. — Ведь завтра же вечером эта собачья свадьба, а Расторгуев насел на душу: достань водки — и конец. Не найдешь водки — давай самогону, немцы, мол, и самогон дуют. А его где взять? Бродил весь день по городу, во все дырки заглядывал, нигде даже и самогонного духу не слышно. Придется у партизан занимать. — Он рассмеялся и посмотрел на Рузметова, тщательно утирающегося полотенцем. — Как, выручите, ребята?

— Нет, — коротко ответил Усман. — Сами бедноваты.

— Жаль, жаль… — опечалился Бакланов, — неплохо бы в довершение всего партизанской водкой им губы помочить.

— Ну, ладно, пора за стол, — скомандовал Беляк. — А то снова разогревать придется.

…Беляк затеял большое дело. Такое большое, что подпольщикам пришлось обратиться за помощью к партизанскому отряду. Вскоре после своего вступления в должность заместитель бургомистра Чернявский вызвал в управу бывшего торговца и спекулянта старика Расторгуева и предложил ему организовать восстановление самой большой в городе гостиницы. Здание гостиницы во время бомбежки города было подожжено, сильно обгорело и требовало ремонта. Чернявский пообещал помочь деньгами, материалами, рабочей силой. Расторгуев сообразил, что тут можно нажиться, и согласился. Решено было капитально отремонтировать гостиницу, открыть ресторан на двести человек, набрать оркестр. Чернявский собрался поставить дело на широкую ногу. Предполагалось, что русским будет разрешено пользоваться рестораном до десяти вечера, а немцам — до утра. Заместитель бургомистра предупредил, что во всех сорока двух номерах гостиницы останавливаться будут только проверенные лица с направлениями от комендатуры и управы. Расторгуеву помимо доходов от гостиницы Чернявский обещал твердый месячный оклад.

Взявшись за дело, Расторгуев вспомнил, что недавно он повстречал на улице хромого Бакланова, который в течение нескольких лет, вплоть до самой войны, был директором ресторана гостиницы. Старого дельца осенила мысль взять Бакланова на работу.

Осторожный Расторгуев сам не хотел решать этого вопроса, а предварительно посоветовался с Чернявским. Заместитель бургомистра, прежде чем дать согласие, учинил проверку и нашел, что человек он вполне подходящий.

Чернявскому доложили, что в двадцатых годах Бакланов крестил в церкви своего сына и за это был исключен из коммунистической партии.

На самом деле ничего подобного не было. Бакланов всю жизнь был беспартийным и никогда не имел детей. Сотрудники управы просто спутали Ивана Тимофеевича с его однофамильцем, действительно исключенным из партии.

Бакланова разыскали и вызвали к Расторгуеву. Произошел короткий деловой разговор.

— В Бога по-прежнему веруешь? — спросил Бакланова набожный Расторгуев.

— А как же? Без бога ни до порога.

— Правильно, сынок! Я тоже так говорю.

Расторгуев ввел Бакланова в курс дела и, когда тот дал свое согласие, остался очень доволен. Бакланову было поручено спешно отремонтировать зал ресторана, кухню, подсобные помещения, подобрать поваров, официантов, приобрести обстановку.

Они вдвоем посетили гостиницу, осмотрели все помещения. Бакланов сразу же проявил инициативу — предложил оборудовать при ресторане несколько отдельных кабинетиков.

— Они себя полностью оправдают, поверьте моему опыту.

Расторгуеву понравилась коммерческая жилка компаньона. Он сразу выдал Бакланову половину месячного оклада и крупный аванс на необходимые расходы по ремонту.

После этого Бакланов явился к Беляку и доложил ему обо всем подробно. Тогда-то и зародилась мысль заминировать ресторан. Пушкарев, Зарубин и Добрынин одобрили этот план.

Ремонт гостиницы шел полным ходом, так как оккупанты были заинтересованы в нем: в городе не было ни одной действующей гостиницы. А взрывчатки для минирования, как назло, у партизан было мало.

По расчетам Рузметова, чтобы взорвать гостиницу, нужно было заложить не меньше восьмидесяти килограммов взрывчатки, а в отряде ее можно было наскрести всего килограммов десять — пятнадцать.

— Хорошенькое дело, — разводил руками Добрынин. — Восемьдесят килограммов! Да у нас такого количества с начала войны не было. Ты правильно рассчитал или так, на глазок прикинул? — спрашивал он Рузметова.

— Я беру самое минимальное количество, — отвечал Усман. — А если хотите, чтобы успех был гарантирован, то надо все сто килограммов положить.

— Нет, уж ты действуй так, чтобы успех и в самом деле был гарантирован, — сказал Пушкарев. — Где восемьдесят возьмем, там и сто найдется. Я предлагаю возложить это дело целиком на Рузметова. Он командир взвода подрывников, ему и карты в руки.

Зарубин, Добрынин и Костров согласились. Не возражал и сам Рузметов: он любил решать трудные задачи.

Партизаны взвода Рузметова провели сложную и опасную работу. В лесу, в двенадцати километрах от лагеря, хранилось несколько тонн немецких авиационных бомб. Бомбы попали в руки партизан в первые дни их боевой деятельности, при налете на колонну вражеских машин. Долго ломали голову командиры, как лучше использовать эти бомбы, и вот Рузметов нашел им применение. Специально выделенные и тщательно проинструктированные люди под его руководством разряжали бомбы и выплавляли из них тол. Эта рискованная операция дала отряду около четырехсот килограммов первоклассной взрывчатки.

Готовую взрывчатку доставляли в окрестные деревни, а оттуда ее забирал и свозил в город Бакланов. Он имел от управы документ, предоставляющий ему право разъезжать по селам и заключать соглашения с крестьянами на доставку необходимых продуктов для ресторана. Пользуясь этим документом, Бакланов завозил взрывчатку прямо в гостиницу на деревенских подводах, в мешках с крупой, мукой, картофелем, овощами и прятал ее на складе.

Когда всю взрывчатку перебросили в город и надо было приступать к минированию, Рузметов заявил, что ему придется лично осмотреть гостиницу.

Зарубин возражал против поездки Рузметова в город.

Запротестовал и Добрынин. Но Рузметов настаивал.

— Это не машину рвать, не железную дорогу, а целое здание… Зачем передоверять дело кому-то другому, когда лучше всего я сам могу все выполнить. Сорвется операция — с кого спрашивать будете?

— С тебя, батенька мой, — вмешался Пушкарев. — Во-первых, ты подрывник, во-вторых, член бюро окружкома. Вдвойне и спросим.