Тот, кто взломал входную дверь, перед уходом протер полки.

В этот абсурд трудно поверить. Моей первой мыслью было поискать, не пропало ли чего, потому что вытереть полки можно лишь с одной целью — убрать отпечатки пальцев. После кражи. Но книги стояли плотными рядами, без единого пробела. К тому же я прекрасно знал все, что находится на этих полках, мог чуть ли не на память перечислить. Да и не было в этом собрании ни одной по-настоящему ценной книги.

— Неужели кто-то вломился к вам в дом, чтобы сделать уборку? — воскликнула Катя, улыбаясь. — Ведь полки совсем чистые.

Я вдруг понял, что она мне нравится. Улыбка, манеры и то, как она все это воспринимает. У меня голове была сплошная каша. Странная беседа с Андерсоном, а потом еще это не менее странное вторжение. Мне нужно было выговориться, сотворить из хаоса хотя бы небольшую гармонию. Так что я не отпустил Катю, усадил на стул и начал рассказывать. Хотел начать с вечера в отеле «Мекленберг», но вдруг упомянул о книге, которую так и не написал, задуманной как фундаментальная монография о птицах, исчезнувших с лица планеты. О книге, которая должна была заставить каждую птицу хотя бы чуть-чуть ожить. Я сообщил ей об открытиях, сделанных мной в скромных коллекциях, интереснейших рисунках, найденных в бумагах покойных путешественников, а потом и о птицах: вьюрке с острова Стивена у берегов Новой Зеландии, которого подчистую извел домашний кот, об очковом баклане, поставленном на грань исчезновения полярными исследователями, и закончил советской китобойной флотилией.

Катя слушала, обхватив ладонями чашку с чаем. Она не выглядела заскучавшей и просила меня продолжать рассказ, когда я ненадолго замолкал. Я дождался, когда Катя допьет чай, и принес из холодильника бутылку польской водки и две рюмки. Проходя мимо окна, глянул за штору. Там был сплошной мрак, лишь кое-где разбавленный слабым сиянием уличных фонарей. Снова шел дождь.

— Почему вы ее так и не закончили? — спросила Катя, когда я наполнил рюмки.

Я попытался объяснить. Взял бутылку, поставил между нами. Она была наполнена на четыре пятых.

— Видите? — Я показал на пустую одну пятую часть наверху бутылки. — Когда я садился за книгу, то думал, что мне предстоит описать вот этот пробел.

Катя посмотрела на бутылку и кивнула.

— А через три года я оказался дальше от завершения работы, чем когда начинал. Уровень в бутылке продолжал уменьшаться, все быстрее и быстрее. С каждым годом на грани исчезновения оказывались все больше и больше видов пернатых — в бутылке образовывалось все больше пустого места. Даже если открывали новые виды, то их тут же приходилось заносить в Красную книгу. А сколько видов птиц исчезли прежде, чем их кто-либо заметил! И вот однажды я вдруг осознал, что законченная работа об исчезнувших птицах никогда не появится. Не стоит даже стараться.

— Но какое это имеет отношение к пыли на ваших полках? — спросила Катя.

И я рассказал ей о встрече с Андерсоном и его намерении начать охоту за чучелом самой редкой птицы в мире. Время от времени Катя делала глоток из своей рюмки, каждый раз морща нос. Птица с острова Улиета ей понравилась.

— Чучело, конечно, ценное, но пятьдесят тысяч долларов — это слишком.

Я пожал плечами:

— Чучело большой бескрылой гагарки, чистика, стоило бы целое состояние, а чистиков в мире существует примерно двадцать особей. Если же вы наткнетесь на хорошо сохранившееся чучело дронта, то можете вообще больше никогда не работать. Серьезно. Потому что кожи дронта не существует, сохранились лишь кости и клювы. По-настоящему уникальные экспонаты ценятся очень высоко.

Я посмотрел на Катю и понял, что не убедил ее.

— Тут еще ценность состоит в том, что это так называемый образцовый экземпляр. Чтобы вид считался официально существующим, необходимо иметь образцовый экземпляр, который несет в себе типические черты вида. Без такого экземпляра нет и вида. Так что, применяя строго научный подход, птица с острова Улиета даже не исчезла с лица земли. Она просто никогда не существовала. Нет физических доказательств. Ни костей, ни перьев, ничего. Только рисунок, описание, сделанное Форстером, и сгинувшее куда-то единственное чучело.

Катя кивнула.

— А как могли помочь тут ваши книги?

Я посмотрел на полки.

— Не знаю. Ни одна из книг не является какой-то особенной. А если даже где-нибудь что-либо есть, то почему же ее не взяли?

Катя задумчиво оглядела стеллаж с книгами.

— Может, и взяли. Просто вырвали нужные страницы. Вы должны проверить.

— Как? Здесь примерно тысяча книг, в каждой по триста страниц.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Мысль, что их все надо пролистать, нас ужаснула.

— А если завтра? — предложила Катя.

— Или через месяц?

Я подливал себе и ей из бутылки, которая уже опустела на две трети. От птиц мы перешли к истории, а потом просто весело болтали, перескакивая с предмета на предмет. Долго обсуждали достоверность хронологии, введенной еще Иосифом Скалигером, на которую опирается современная историческая наука. Наконец Катя заговорила о себе:

— Мой отец преподает историю в университете, в Стокгольме. Он был настоящим ученым, одним из ведущих историков Швеции. А теперь пропадает в ресторанах и телестудиях. Участвует в ток-шоу, дает интервью. Пишет книги по заказу издателей. На что-либо серьезное времени не хватает. Наши отношения… — Она пожала плечами. — У нас давно нет никаких отношений. Вот почему я уехала в Англию. Подальше от него.

— А почему вы не звоните маме?

Катя нахмурилась:

— Не хочу я ни с кем из них общаться. Она цапалась с отцом, цапалась, пока он наконец от нее не ушел. Ничем не хотела поступиться, даже ради меня.

Мы помолчали. Катя протянула руку и провела пальцем по корешку одной из книг.

— А почему вы отказались ему помогать… за такие приличные деньги?

— Если бы я хотел иметь много денег, то не занимался бы тем, чем занимаюсь. Кроме того, в этом Андерсоне было что-то неприятное. Понимаете, мне не понравился его костюм.

Катя засмеялась и поперхнулась водкой. А потом мы долго смеялись, подметая осколки стекла в холле и заделывая дыру во входной двери пластиковыми пакетами, которые прикрепляли канцелярскими кнопками.

Наконец остановились лицом друг к другу у кое-как отремонтированной двери. Несмотря на произошедшее, настроение у меня было отличное.

— Может, вы все-таки попробуете поискать эту птицу? — сказала Катя, став вдруг серьезной.

Я покачал головой:

— Понятия не имею, с чего начинать. Ее след простыл двести лет назад. И кроме того, Андерсон профессионал. Вот он, наверное, знает.

Эта фраза по-прежнему звучала у меня в голове, когда я уже под утро наконец добрался до постели. Эту задачу решить невозможно, нечего и рассуждать. Но меня смущала уверенность Андерсона. А если он прав? А если действительно чучело птицы сохранилось и содержится в какой-нибудь коллекции, такое же, как во времена Кука и Джозефа Банкса? Я пытался отбросить эту мысль, старался уговорить себя, что жизнь должна продолжаться, но Андерсон не давал мне покоя. Он замахнулся на открытие, о каком я уже забыл и мечтать. Птица с острова Улиета. Загадочная пропавшая птица. Вот это была бы находка!