Он никого не подпускал к картине, даже Алентайну, незачем ей на них смотреть. Начнет стенать и сыпать упреками, что он ее совсем забросил, а только пялится на своих отпрысков, а ему будет так тоскливо ее слушать, что захочется ее придушить. И незачем ему слушать, Эррегор Болигард жил прошлым, поскольку настоящее его не интересовало, а будущего у него не было. И не только у него, а у всей Андалурсии.

Без Огнедышащих Драконов тьма постепенно заполнит все, сейчас он пока может, борется с ней, но он один, ему все тяжелее, то тут, то там находят очаги тьмы, она клубится и разрастается и только драконье пламя способно выжечь ее дотла.

Ему бы еще пару-тройку драконов в помощь, но все, кто остались — теперь просто Драконы Огня, звучит как насмешка. Огонь у них в крови, течет по жилам, дает силу обращаться и летать, но выбрасывать из глотки оранжевые языки пламени, того самого, первородного огня, они больше не могут.

Кто знает, за что Небесный Бог их так покарал, чем прогневали они его и его Пресветлую Матерь, когда у Огнедышащих перестали рождаться дочери, а самим драконам пришлось искать себе жен среди всех подряд женщин Андалурсии, лишь бы в них искрилась иллама. И никак не поймешь, может быть дочь дракона, а илламы пол-искры, а может дочь лесника, живет в глуши, а иллама сияет, как тот кетьяров пучок света, тьма его раздери…

А все эти люди, не живется им без магии, и говорено уже переговорено, что магия лечит, она и калечит, так нет же, используют ее с поводом и без повода. А магия она что, она всегда действует одинаково — светлая сторона помогла, а из темной вырвался клок и заклубился где-нибудь в предгорье или ущелье, пещере или овраге. И копится там, собирается, чтобы вырваться однажды и пожрать все вокруг, если только не заметит ее патруль дозорных да не сообщит своему амиру.

И ладно бы по делу использовали, а то так, на всякую ерунду, что слова доброго не стоит. Казалось бы, подними свой зад, влезь на дерево да собери у себя в саду сочную ягоду еленики, так нет же, сидит над магическим кругом, ураган на дерево призывает. А тот ураган возьми и повыдергивай все деревья в саду с корнями да свали все на дом недоумка, тьма его за ногу. И сидит, потом, заново колдует, халупу свою отстраивает.

Так это полбеды, с такого как раз темной силы и немного остается, где ж ей взяться, когда надо деревья над домом недоумка кружить, тут и светлая и темная стороны обе — язык на плечо и еле дух переводят. А вот как начинают люди друг другу пакости делать, тут уж держись. Одни пакостят, другие защищаются, вот тут-то и клубится она, тьма, черным туманом, только успевай выжигать.

Амир вернулся в спальню и лег на кровать. Надо спать, завтра лететь в Герону, у мальчика Сагидара при первом обращении из пасти вырвался огненный сгусток, парнишке всего девять, обращаются обычно годам к двенадцати. Неужто королева Эллирия сделала такой подарок мужу и всей Андалурсии — Огнедышащего Дракончика? Мальчик ослабевший, сюда его не повезут, да и травница там удивительная выискалась, вроде как она вылечила сынка Сагидара. Завтра он во всем разберется, а сейчас попробует заснуть.

Эррегор сомкнул веки и сон навалился на него, будто тяжелый покров опустился на разгоряченную голову и через минуту он крепко спал и видел во сне своих подросших амиранов.

***

Болигард выслушал короля с королевой, всех свидетелей, королевских девинов и так ничего и не понял. Принц в дракона обратился, пламя изрыгнул, дерево поджег — ему его чуть ли не под нос сунули, будто он обгоревших деревяшек не видел — но причину такого раннего обращения никто объяснить не смог. Драконья лапчатка в качестве панацеи от всех болячек вызвала у Сардима лишь ехидную усмешку, поскольку всем известно, что название это произошло исключительно из-за схожести листа растения с лапой дракона, а никак не из-за каких-то особенных, целебных для драконов свойств.

Утром, когда собирались в путь, Сардим упросил Эррегора понести его с собой, он на дух не переносил моравов. Амир поворчал для порядка, мол, сколько можно на чужом горбу ездить, но все же милостиво позволил старому другу усесться себе на хребет, и старался не смотреть на Алентайну, обиженно супившую брови. Не носил он ее никогда на себе и не понесет.

Сардим тоже дракон, только не обращенный, что-то там в юности пошло у него не так, но зато девин из него исключительный. А на спине Эррегора сидели только Миррель с детьми, и как бы Алентайна не дулась, летать ей исключительно на моравах, а еще можно ходить пешком. Но теперь спина болела, будто не старого друга он нес на себе, а тащил дохлого Кетьяра, тьма его…

Эррегор встал, расправил одежды и приказал вести его к дому травницы, пора наведаться к ней, осмотреть маленького наследника Эйнара Астурийского, расспросить его и ту девчушку, что с ним играла, а то слушать бестолковые разговоры геронских девинов да заливистые речи старейшин сил у него уже не было.

Входя в дом Веронов, амир хорошенько приложился царственным лбом о дверной косяк, до чего же низенькие у них тут двери! Сенора Тона ахнула, всплеснула руками и побежала к своим горшкам да бутылкам, что-то там помудрила и, присев в неловком полупоклоне, испросила у его царственного величества позволения сделать ему примочку из какой-то очередной страшно целебной травы.

Амир разрешил и, закрыв глаза, с удовольствием терпел прикосновения тонких пальцев сеноры и поглядывал в ее сторону со все более и более возрастающим интересом. Он не видел четко ее лица, зато отлично различал очертания фигуры и основные изгибы ему пришлись по душе. Если его не волнует собственная супруга, то это не значит, что его не интересуют другие женщины. Но они здесь в гостях, вон там стоит ее муж, а где-то бегает маленькая дочка, вот если бы пригласить ее в замок полечить спину…

Пригласить тоже не самая лучшая идея, но на спину амир Эррегор травнице на всякий случай пожаловался. Далее снова принялись заседать, позвали принца Эйнара, Эррегор долго расспрашивал его о его ощущениях, эмоциональных изменениях и перефокусировке зрения.

Но мал был еще для этого принц, ох как мал! Кроме как о том, как он испугался, мальчику рассказать было нечего. Вспомнил только, когда спросили его об эмоциональных изменениях, как хотелось ему дать подзатыльник маленькой Ив, когда та заявила, что у жука есть крылья, а у Эйнара нет. И тогда позвали ту самую Ив.

Эррегор ее поначалу даже не заметил, уж такой крошечной была девочка с ручками-веточками и ножками-палочками. Она вышла наперед и поклонилась сначала амиру, потом королю. И вдруг в тишине раздался брезгливый голос Алентайны:

— Фу, Пресветлая Матерь, какая же она некрасивая!

Девочка захлопала глазами — большими, даже Эррегор их различал на мелком лице девчушки — а затем вдруг зашлась плачем, закрыв лицо ладошками. Амир досадливо поморщился, ну что за несносная женщина, неужто так тяжело промолчать, да какое ей дело до этой девчонки, можно подумать, в такой глуши кому-то нужны красавицы. Может, получится уговорить Сардима напоить ее каким-то зельем, чтобы она онемела? Вот Эррегору настало бы счастье!