Гарретт остановился, пораженный тем, что он тут не один, и еще более удивленный тем, что эта девушка не нарушила его одиночества, хотя он то как раз приходил сюда, чтобы побыть одному. Словно все складывалось так, что эта прекрасная женщина, освещенная лунным светом, и должна была оказаться тут… ожидая его.

Бредовость этой внезапно пришедшей в голову мысли заставила Гарретта содрогнуться, и он чуть было не повернул назад. Он хорошо знал, что такое безумие - всего лишь несколько месяцев назад он видел, как безумие войны захлестнуло умы тех, кто окружал его. Однако вплоть до этой минуты Гарретт полагал, что ему удастся уберечься от него, сохранить, как всегда, хладнокровие.

Способность сохранять хладнокровие в любых ситуациях было особым достоинством - или недостатком? - которым он отличался с детства. В Военно морской академии эта черта была доведена до совершенства. У него были и другие достоинства, делавшие его выдающимся офицером: честность, прямота, дисциплинированность, умение сдерживать себя. Казалось, у него стальные нервы и сердце. Впрочем, это не распространялось на его родных.

Благодаря неустанному труду отца Гарретт и Блейк Уитакер родились в богатой семье. Ни Гарретту, ни его старшему брату не было нужды записываться в военно морскую академию и становиться летчиками, которые должны отправляться на войну, когда позовет Родина. Они могли бы учиться в Гарварде или Йеле, и почти наверняка не попали бы на бойню в Юго Восточную Азию. Однако молодые Уитакеры оказались большими патриотами; благодаря свободе их некогда нищий отец смог достичь богатства и благополучия, и теперь они были готовы отдать жизнь за эту свободу.

Блейк и Гарретт оба оказались в Тонкинском заливе, только на разных авианосцах. Оба летали бомбить Северный Вьетнам. Оба видели, как падали сбитые врагами друзья.

Однако безумная идея, что ему суждено было оказаться здесь, рядом с потрясающе красивой китаянкой, не имела ничего общего с войной - скорее, она была связана с Гонконгом, этим мистическим городом, который даже его заставил поверить в то, что его судьба управляется ветрами, ниспосылаемыми богами и драконами.

- Меня зовут Гарретт, - тихо сказал он, подходя к ней. С каждым шагом он видел ее все лучше - развеваемые ветерком, сиявшие в лунном свете волосы, черные глаза и полные губы, полураскрытые от удивления и радости.

Немало раз за последние пять лет Джулиана удивлялась - зачем она так упорно учит английский? Все слышавшие ее утверждали, что она говорит так, словно выросла в английском поместье.

Теперь она поняла, зачем.

Из за него.

- Меня зовут Джулиана.

«И что теперь? - удивился Гарретт, и его мозг заработал в обычном режиме, контролируя, фиксируя и оценивая. - Спросить ее, чувствует ли она то же, что и я? Сказать ли ей о том, что Гарретт Уитакер не верил в любовь, тем более любовь с первого взгляда, но тот мужчина, что стоит рядом с ней, кажется, именно влюбляется… уже влюбился?»

Смотря ей в лицо и видя ее радость, Гарретт понял, что ничего говорить не нужно. Она уже знала все. И знала, что будет потом? Если уж он поверил в магию Гонконга, в мистику луны и ветра, во власть звезд…

И именно тут вмешался ветер, словно отвечая на эти мысли, внезапный шепоток его всколыхнул ее волосы и заставил задрожать от озноба.

- Вам холодно, - тихо сказал он. - Я заставил вас ждать, ведь правда? Пока я медлил там, на южной стороне, глядя на залив Абердина, вы стояли здесь, несмотря на мрак и ночную прохладу, поджидая меня. Не хотите ли поужинать со мной, Джулиана? Я остановился в «Пининсуле». Мы поужинаем в «Гадди». Я уже заказал столик для себя, но мне кажется…

Гарретт замолчал; в ее глазах появился страх. Не сошел ли он с ума? Не слишком ли он возомнил о себе? Она наслышана о похотливых американских матросах, которые приезжают в Гонконг в отпуск с войны, что идет так близко к ее экзотическому раю.

На нем была форма офицера ВМС США, а насколько было известно Джулиане, практически все отпускники, и офицеры и рядовые, прибыв в Гонконг, предпочитали останавливаться в «Ваньчжай», с ее ночными барами и доступным дешевым сексом. Но этот моряк предпочел остановиться в самом фешенебельном отеле Гонконга, расположенном на полуострове Цзюлун, куда нужно было ехать на пароме через залив Виктории, - правда, всего восемь минут.

Джулиана пять лет не ступала на палубу судна и считала, что уже никогда и не ступит, что сможет реализовать свои планы, не покидая острова, и больше не испытает жуткого ощущения, когда захлебываешься в морской воде.

- Мы можем пойти в другое место, Джулиана. Его тихие слова заставили снова посмотреть ему в глаза, и тут Джулиана вдруг осознала - этот высокий смуглый незнакомец, чьи зеленые глаза горели, словно в них плескались отблески какого то внутреннего пламени, ее самая главная мечта.

- Хорошо, пусть это будет «Пининсула», Гарретт. Я хочу туда.

К тому времени, как они доехали на трамвайчике до города, а потом по Гарден роуд дошли до пристани, легкий вечерний бриз превратился в холодный, пронизывающий ветер. Гарретт накинул на ее дрожащие плечи свой китель, но Джулиана продолжала дрожать при виде серебряных волн в заливе.

- Я боюсь воды, - призналась она, - я не умею плавать и…

Она запнулась, внезапно осознав, что не следует рассказывать ему правду о своем прошлом.

- И?

- Это смешно, наверное, звучит для островитянки?

- Нам вовсе не нужно пересекать залив, Джулиана, - сказал Гарретт с какой то только для нее возникшей и ей предназначенной нежностью. - Но если мы поедем, я обещаю тебе, что с тобой ничего не случится. Я отлично плаваю и не допущу несчастья.

В голосе Джулианы чувствовались одновременно нежность и сила:

- Я хочу сегодня поехать на Цзюлун, Гарретт. С тобой…

На самом деле при таком ветре залив не представлял никакой опасности - иначе паромы бы не ходили. Проходя по трапу, Джулиана вдруг вспомнила, что такое волнение, как сейчас, всегда радовало ее, когда она жила на джонке. Конечно, джонки качались, и это могло привести к беде при неосторожном обращении с огнем, но это случалось так редко, и в те дни, когда море волновалось, она танцевала на палубе, как балерина, перепархивая от одного борта к другому, стараясь предугадать следующее движение волн, двигаться вместе с морем.

За пять лет она привыкла к неподвижности суши: та неподатливость, что заставляла когда то ее привыкшие к волнению моря ноги спотыкаться, теперь воспринималась как незыблемость - и безопасность. Ступая на качающуюся палубу парома, Джулиана подумала, станет ли она снова хрупкой морской нимфой, вернутся ли к ней знакомые радостные воспоминания?

Они не вернулись. Ноги стали непослушными, и толчки парома казались ей слишком сильными, словно судно хотело освободиться от нее, отвергая прикосновение ее ног, как и она некогда отвергла море навсегда. Неужели Тянь Хоу, Владычица моря, по прежнему недовольна ее предательством?