Судя по пару, поднимавшемуся от снега, падающего на капот «форда» и тут же тающего, мотор внедорожника заглушили всего мгновенье назад.

В одноэтажном кирпичном здании находилась радиостанция. За домом возвышалась сетчатая башня радиопередач, увенчанная красными огоньками, мигавшими высоко в снежной ночи.

Двое мужчин, очевидно, из «эксплорера», подошли к входной двери. Девкалион был за их спинами, поэтому они не знали о его приближении. Скорее всего, это люди Виктора, передовая команда, ведущая наступление на ночную смену станции. Но он не мог атаковать их, не получив хоть какого-либо доказательства их намерений.

Сделав единственный шаг, Девкалион перенесся с парковки в приемное фойе за главным входом. Свет был приглушен, и за стойкой никого.

Услышав звук ключа в замке передней двери, Девкалион, развернувшись на каблуках, в тот же миг нырнул из фойе в коридор за закрытой дверью. Он опережал явившихся, для чего надо было верно предугадывать их следующие шаги. Динамики под потолком тихо вещали голосом нынешнего ведущего. Судя по его словам и легкому монтанскому акценту, он, скорее всего, местный, к тому же в эти непопулярные часы суток было бы неразумно использовать главных звезд.

На первой двери налево значилось «Мужской». Девкалион шагнул в маленький туалет, где пахло сосновым освежителем для унитаза. Свет он включать не стал, но дверь оставил приоткрытой на дюйм для наблюдения за коридором.

Девкалион услышал, как они входят в приемное фойе, и миг спустя они прошли мимо, даже не взглянув в его направлении. Вид у них был суровый и решительный.

Пройдя еще немного по зданию, они открыли дверь, и кто-то в той комнате сказал:

– Уоррен? Разве ты не ушел домой?

Поскольку при входе дверь туалета отворилась бесшумно, Девкалион, смело распахнув ее снова, шагнул в коридор за Уорреном и его сопровождающим. Они уже исчезли в комнате, расположенной дальше по коридору, оставив дверь нараспашку.

Тот же голос, что приветствовал Уоррена, внезапно зазвучал тревожно:

– Эй-эй, какого черта?

А затем раздались звуки борьбы.

Переступая порог, Девкалион увидел двоих мужчин в зимней одежде – пару из «эксплорера» – и третьего, одетого в джинсы и футболку. Третий сидел за Г-образным пультом управления, испещренным световыми индикаторами, калибровщиками и переключателями. Один из нападавших прижал его к пульту, в то время как второй вытащил из кармана лыжной куртки маленький инструмент, похожий на пистолет. Устройство точно выстрелило бы одной из тех серебристых игл с закругленными шляпками, лишавших людей свободы воли и, возможно, иных способностей, что пугало не меньше.

Тихий, как тень, Девкалион двинулся вперед, удивив этого трутня из улья Виктора. Он остановил запястье руки, державшей мозговой зонд, сломал пальцы, как будто те были хлебными палочками, вывернул оружие из сжатой руки, вдавил дуло в висок репликанта и нажал на курок.

Девкалион стоял лицом к лицу с дублем, поэтому хорошо видел, как его зрачки быстро расширились, а затем сжались в точки, будто свет в комнате вначале потускнел, а затем засиял ярче солнца. Репликант рухнул на пол и замер там так, словно поблескивающая бусина на его виске обладала массой огромного булыжника, пригвоздившего его к месту.

Среагировав, вероятно, быстрее, чем смог бы обычный человек, но в сравнении с Девкалионом – как черепаха, состязающаяся с зайцем, второй дрон отпустил инженера, лицо которого вжимал в контрольную панель. И сунул руку в карман своей лыжной куртки. Его самоуверенность проистекала из запрограммированной идентичности, гласившей: представители новейшей расы Виктора превосходят всех, кого могут встретить. Но, как и любая идеология, основанная на лжи, она не выдержала столкновения с суровой реальностью. Самой суровой реальностью из тех, что могло встретить это создание, являлись скорость и сила, полученные Девкалионом от странной молнии, подарившей ему жизнь – и куда больше, чем жизнь, – во время грозы.

Кулаки Девкалиона были размером с кувалду. Удар за жестоким ударом заставляли потрясенного дрона скользить назад. Быстрая серия атаки в горло раздробила его дыхательные пути. Он попытался вдохнуть, но не вышло. Лишившись дыхания, репликант потерял и силы для сопротивления удушающему захвату. В этой умелой хватке его шейные позвонки разлетелись, и он рухнул в объятия своего палача, а затем из них на пол, безвольный, обмякший и безжизненный, как связанная кипа тряпок.

На первого дрона мозговой зонд не подействовал таким образом, как он влияет на настоящих людей. Репликант остался жив, дергался на полу, будто полураздавленный жук, цеплялся за ковер пальцами. Дрожь заставляла его стучать зубами. Глаза дико вращались в глазницах. Облачка голубого пара вырывались у него из носа, не ритмичными выдохами, а постоянным потоком.

Девкалион наступил сапогом на шею создания, пригвождая его к полу. И надавил сильнее, всем своим весом, пока резкий треск позвонков, будто щелчок выключателя, не положил конец спазматическим движениям и испарениям.

Подняв взгляд от мертвого дрона, Девкалион обнаружил, что инженер глядит на него с ужасом. Размеры гиганта были не единственной причиной, способной внушить парализующий страх даже самым отважным людям.

За малым исключением, его раны заживали быстро, он никогда не болел, но искалеченная половина лица, пострадавшая в схватке с его создателем несколькими веками ранее, служила постоянным напоминанием о том, что и он тоже в конечном итоге смертен. Возможно, только Виктор, единственный в мире, обладал силой, способной его уничтожить, однако это была теория, подтверждений которой Девкалион предпочитал не искать. Раздробленные кости и гротескные впадины этой половины его лица частично скрывала замысловатая многоцветная татуировка, нанесенная монахом тибетского монастыря. Рисунок был гениален, он отвлекал взгляд от жутких шрамов и отвратительных контуров, на которых яркие чернила, казалось, постоянно находятся в движении. И все же Девкалион жил в основном по ночам и в тенях, поскольку кто угодно при внимательном взгляде – как сейчас смотрел вот этот радиоинженер – мог сквозь татуировку разглядеть правду.

К тому же в глазах Девкалиона периодически пульсировал слабый свет, будто молния, пробудившая его к жизни, осталась в нем, пустившись в бесконечное путешествие по нервам. Он наблюдал это явление в бесчисленных зеркалах в ходе столетий, и даже его это способно было встревожить, пускай по иной причине, не той, что пугала других.

Будучи сшитым из множества трупов, он иногда задумывался о том, может ли этот свет являться доказательством того, что в тот момент, когда молния оживила его, он получил не только свои безграничные силы, но также и душу, возможно, уникальную душу. Он сумел полюбить этот сложно сплетенный мир во всей его славе и красоте, но устал от раздоров, которые тоже были частью сплетенной ткани. И он устал от одиночества, уникального одиночества того, кто не был рожден от мужчины и женщины. Девкалион надеялся на лучшее мироздание за пределами этого места, на реальность, где царят мир, милосердие… а еще идеальная нежность. Но его также тревожила возможность обладания душой, поскольку ярость и убийственная жестокость тех ранних лет, когда он был чрезвычайно зол и полностью сбит с толку, оставили ему давящее бремя вины, и ее следовало искупить. Возможно, мирная реальность для него – недостижимая награда. Внутренний свет Девкалиона мог быть отблесками неминуемого адского пламени.