– Марли, – бодро объявил я, введя щенка внутрь, – вот твоя комната.

Я набросал повсюду резиновые игрушки, расстелил на полу газеты, налил в миску воды и смастерил ему постель, застелив картонную коробку старым покрывалом. «Тут ты будешь спать», – показывал я Марли, усаживая его в коробку. Он привык к подобным удобствам, но прежде пользовался ими на равных со своими братьями и сестрами. Теперь он обошел коробку по периметру и посмотрел на меня несчастным взглядом. Я закрыл дверь, отдалился на несколько шагов в сторону дома и замер, прислушиваясь.

Сначала тишина. Потом неясный, едва слышный скулеж. А потом мой пес завыл в полную силу легких, как будто его мучали.

Я открыл дверь, и едва он заметил меня, жалобы разом прекратились. Я подошел, пару минут погладил его и снова ретировался. Стоя с другой стороны двери, я начал отсчет: раз, два, три… Минуло семь секунд с момента моего исчезновения, и Марли принялся выть и скулить с прежним усердием.

Мы повторили эксперимент несколько раз с тем же результатом. Я уже устал и надеялся, что его силы иссякнут, и он уснет. Я включил в гараже свет, закрыл дверь, вошел в дом и еле добрался до кровати. Однако и бетонные стены не смогли заглушить его жалостный вой.

Долгое время я лежал, стараясь игнорировать протяжные пронзительные звуки, представляя, как Марли вот-вот утомится и умолкнет, но он не сдавался. Я слышал его даже после того, как накрыл голову подушкой. И я вспомнил, что Марли впервые оказался один в такой странной обстановке, где поблизости не было ничего знакомого, что хоть как-то могло сравниться с запахом другой собаки. Его мама осталась далеко, братья и сестры тоже. Бедняга. А мне понравилось бы такое, окажись я на его месте?

Я продержался еще около получаса, прежде чем смириться и забрать его. Едва Марли увидел меня, он очень обрадовался, а хвост снова начал отстукивать бешеный ритм по стенкам коробки. Он будто бы говорил: «Давай, хозяин, прыгай сюда, а то для меня одного здесь слишком просторно». Но мне пришла в голову идея получше: я аккуратно взял коробку, перенес ее к себе в спальню и поставил возле кровати. Устроившись на краешке матраца, я опустил руку в коробку. Я чувствовал, как с каждым вдохом поднимаются и опускаются его ребрышки, и в таком положении мы отправились дрейфовать по миру сновидений.

Следующие три дня я всецело отдался общению со щенком. Я валялся на полу, позволяя ему бегать по мне. Мы боролись. Я раздобыл старое полотенце и играл с Марли в перетягивание каната, удивляясь тому, насколько силен стал пес. Он следовал за мной по пятам, грыз все, до чего мог дотянуться. Всего один день потребовался ему, чтобы найти самую интересную вещь в доме – туалетную бумагу. Он исчезал в ванной комнате и спустя пять секунд вылетал оттуда с рулоном в зубах, а мягкая лента неумолимо разматывалась, пока он носился по всему дому. Теперь наше жилище выглядело так, будто его украсили к Хеллоуину.

Каждые полчаса, а то и чаще, мне приходилось выводить его на задний дворик, чтобы щенок справил малую нужду. Если он делал свои дела на природе, я прижимался к нему щекой и хвалил, но если подобное случалось в доме, нещадно ругал. А когда он ходил в садик по-большому, я восхищался так, будто Марли вытянул выигрышный билет в лотерею.

Вернувшись из Disneyworld, Дженни так же энергично, как я, принялась ухаживать за Марли. Это было замечательное зрелище. Дни шли за днями, и я все чаще замечал в своей молодой жене новые проявления нежности, заботы, спокойной строгости. Она обнимала щенка, гладила, играла с ним, беспокоилась за него.

Она расчесывала шерстку по волоску, выискивая клещей и блох. Ночь за ночью она вставала каждые два часа, чтобы вывести его во двор. Именно благодаря этому всего за несколько недель щенок окончательно приучился делать свои дела на улице, а не в доме.

Как правило, она же его и кормила.

Следуя инструкциям на пакете, мы давали Марли три большие миски корма в день. Он по-волчьи жадно, за считанные секунды, проглатывал все до последнего кусочка. Естественно, потом все это выходило наружу, и вскоре наш задний двор напоминал минное поле. Мы отваживались выйти туда, только внимательно смотря себе под ноги.

Аппетит у Марли был отменный, но объем выделений значительно превышал объем съеденного, причем внешне кучки ничем не отличались от того корма, который исчезал в его пасти. Он хоть переваривал эту дрянь?

Очевидно, да. Марли рос стремительно. Подобно причудливым лианам, которые способны разрастись по потолку комнаты за несколько часов, он вытягивался во всех направлениях. С каждым днем он становился чуть длиннее, чуть шире, чуть выше и чуть тяжелее. Когда я привез его домой, он весил меньше 10 кг, а через пару недель весы показывали почти 23! Его симпатичная щенячья головка, которую я с легкостью охватывал одной ладонью, когда вез в машине, превратилась в нечто, напоминавшее формой кузнечную наковальню. Лапы стали огромными, на боках уже вырисовывался рельеф мышц, а грудь по ширине не уступала ковшу экскаватора. Как и обещали авторы книг, крохотный хвостик тоже рос, становясь толстым и мощным, как у выдры.

Что это был за хвост! Каждый предмет в нашем доме, располагавшийся на уровне колен и ниже, немедленно сметался неистово крутящимся из стороны в сторону орудием Марли. Он опустошал журнальные столики, разбрасывая периодику, сбивал рамки с фотографиями с полок, запускал в воздух пивные бутылки и винные бокалы. Он даже умудрился разбить дверное стекло. Постепенно все предметы, которые он не успел испортить, мигрировали вверх на безопасную высоту, подальше от качающейся колотушки. Наши друзья, у которых были дети, приходя к нам, восхищались: «Ваш дом прямо создан для маленьких детей!»

На самом деле Марли вилял не хвостом. Он, скорее, вилял всем телом, начиная с передней части и работая по направлению к задней. Он был собачьей версией детской игрушки – пружинки слинки: мы могли поклясться, что в нем нет костей, только одна большая эластичная мышца. Дженни стала называть его мистером Вихляем.

Энергичнее всего он извивался, когда держал что-то в зубах. В любой ситуации реакция была одна: схватить лежащую поблизости туфлю, подушку, карандаш – словом, все что угодно, – и пуститься наутек. Как будто его внутренний голос шептал: «Вперед! Подбери это! Обслюнявь! Беги!»

Некоторые из вещей, которые он хватал, отличались настолько малым размером, что полностью помещались в его пасти. Это доставляло ему особенное удовольствие: он думал, что сможет скрыть свое преступление. Но Марли не умел мухлевать, как покерный шулер. Когда он что-то припрятывал, то не мог скрыть своего ликования. Конечно, он всегда был шумным, но тут у него начинались просто маниакальные приступы гиперактивности, словно некий шутник-невидимка только что раззадорил его. Его тело начинало дрожать, голова качалась из стороны в сторону, а вся задняя часть туловища выделывала спазматические коленца. Мы называли это «мамба Марли».

– Ладно, что у тебя на этот раз? – спрашивал я. Как только я приближался, он пытался убежать от меня, выписывая круги по комнате. Переполненный радостью, которую не мог скрыть, Марли вилял задом и по-кобыльи мотал головой. Если я окончательно загонял пса в угол и с трудом раздвигал его челюсти, то никогда не уходил с пустыми руками. В пасти всегда обнаруживалось что-то, извлеченное из мусорного ведра, или подобранное с пола, или украденное прямо с обеденного стола, что уже позволял его рост. Бумажные полотенца и салфетки Kleenex, записи кулинарных рецептов, винные пробки, скрепки, шахматные фигуры, крышки от бутылок – в общем, целый склад утильсырья. Однажды, когда я в очередной раз разомкнул челюсти Марли, я обнаружил, что к его нёбу прилип мой чек на получение зарплаты.