– И умеешь стрелять из аркебузы.

– Вы хотели сказать «Из арбалета».

– Я хотела сказать «Из аркебузы».

– Но это не женское оружие. Оно слишком тяжело, его сложно заряжать и потом, при выстреле…

– А вам что, известно даже такое оружие – «женское»? – осадила его Маргрет, презрительно смерив отставного солдата с ног до головы.

– Не известно, госпожа герцогиня. Все оно, в самой сути своей, мужское.

– Но аркебуза… Стрелять из нее, да к тому же из седла…

– Будешь многословен, станешь первой моей мишенью.

Отставной солдат зачем-то взглянул на свою изувеченную глубоким шрамом правую руку, из-за которой, очевидно, вынужден был оставить воинскую службу, и растерянно улыбнулся:

– Если потерпите несколько лишних минут, принесу лучшую из аркебуз, которая имеется в арсенале герцога де Роберваля. С дворецким потолкую, ссылаясь на вас, госпожа герцогиня.

Спустившись к речке, Маргрет остановилась у старинной, давно онемевшей водяной мельницы и, присев на камень, молча уставилась на переливающийся под солнцем водопад. Она понимала, что решение обручиться с Роем д’Альби, сыном бывшего капитана, а ныне совершенно разорившегося и почти спившегося лавочника, имевшего всего лишь всеми позабытый титул шевалье, для нее, герцогини из древнего рода Каролингов, было чистым безумием. Но иначе она поступить не могла.

Узнав, что отец намерен выдать ее замуж за сорокапятилетнего генерала – вдовца Удо Верлена, она поначалу пыталась воздействовать на него через мать. Но это оказалось бессмысленным: отец давно перестал считаться с волей своей жены, которую и женой-то считал только потому, что так было записано в церковной книге, пером венчавшего их священника.

6

Воспоминания Маргрет были прерваны появлением отставного бомбардира, который вел двух лошадей, оседланных и навьюченных охотничьими подсумками и оружием. На луки, пистолеты и охотничьи тесаки Маргрет внимания не обратила. Еще во время минувшей охоты, на которую она выходила с другом семьи и тайным любовником матери маркграфом де Мовеллем, – благодаря которому она, собственно, и познакомилась с Роем д’Альби, – ее привлекла аркебуза. Ни зарядить, ни, тем более, выстрелить из нее граф так и не позволил, сказав, что подходить к подобной ручной мортире женщине непозволительно. Кажется, он не понимал, что таким образом лишь подзадорил Маргрет. И мать очень тонко уловила это.

– Напрасно вы сказали так, маркграф, – рассмеялась она. – Теперь прекраснейшая из моих дочерей…

– … Из дочерей Франции, – успел уточнить маркграф.

– … Не успокоится, пока не опробует все аркебузы, какие только найдутся в арсенале герцога де Роберваля. Да и вашем – тоже.

В таком воинственном роду не может быть женщины-невоительницы, – подыграла ей Маргрет, и все же получила право подержать в руках сие тяжелое и страшное оружие, удивив маркграфа де Мовеля уже хотя бы тем, что сумела довольно спокойно удержать это сотворение германцев. Он-то опасался, что девушка сразу же уронит его на ноги.

Войдя на мельницу, Маргрет быстро, чем на сей раз очень удивила теперь уже отставного бомбардира, переоделась в брючный костюм амазонки и довольно шустро, без его помощи, забралась в седло.

– Вам бы стоило быть мужчиной, госпожа герцогиня.

– Я должна воспринимать это как похвалу или как оскорбление?

Конюший растерянно покряхтел; не столь ловко, как того ожидала Маргрет, уселся в седло, и, размяв свою вечно ноющую руку, заметил:

– Будь вы мужчиной, с вами проще было бы говорить, госпожа герцогиня. И, кто знает, возможно, тогда я сделал бы из вас настоящего солдата.

– Настоящего генерала, – вскинула подбородок Маргрет. – Забываете, с кем говорите… солдат.

А ей вдруг вспомнилось, как беззаботно и почти счастливо смеялась ее мать, когда граф безуспешно пытался научить ее стрелять из лука. То ли эта, как любил называть ее маркграф, «красавица в мавританском стиле» и в самом деле представала перед миром в образе полнейшей неумейки, то ли герцогине нравилось – в присутствии воинственного, мужественного и необычайно сильного, слывшего просто-таки богатырем маркграфа – играть такую роль… Это уже не имело значения.

Маргрет не знала, насколько далеко зашли их отношения, но заметила, что мать строго пресекала все попытки дочери оставить их где-нибудь в лесу наедине, предпочитая видеть ее в качестве свидетеля и гаранта своей верности де Робервалю. Как заметила и то, что жизнерадостной и счастливой герцогиня становилась только тогда, когда рядом появлялся маркграф де Мовель. Ради этих встреч герцогиня охотно выезжала летом в свой небольшой, доставшийся в наследство в виде приданого, замок в пятидесяти лье от Парижа, которого герцог де Роберваль просто терпеть не мог; ради этого она потакала неуемной охотничьей страсти маркграфа де Мовеля, глубоко убежденного в том, что истинный аристократ в перерывах между войнами должен охотиться, а в перерывах между охотой непременно воевать. Хотя, как представлялось самой Маргрет, избранник матери был создан скорее для веселья в обществе женщин, нежели для сражений на полях битв.

Да, маркграф был именно таким. И герцогиня-мать любила его именно такого, а посему Маргрет оставалось лишь иронично созерцать увлеченность этих двух людей, коим по возрасту их – как она себе представляла – давно следовало бы забыть, что такое флирт, любовь и все такое прочее… Но коль уж в природе и душах этих людей все происходило не так, как должно было бы, то Маргрет оставалась признательной им, особенно графу, уже хотя бы за то, что время от времени вырывают ее из парижского дворца, позволяют насладиться свободой, приучают познавать жизнь леса, жизнь природы; таинства жизни и таинства смерти.

Вот и через несколько дней герцогиня-мать вновь собиралась отправиться в свой замок – келью. Куда, конечно же, немедленно прибудет маркграф. Что до Маргрет, то, из детского озорства, она собиралась прибыть туда с… собственной аркебузой. И ошеломить маркграфа метким выстрелом.

– На кого будем охотиться? – вырвал ее из потока мечтаний отставной бомбардир.

– На любого зверя, который окажется в здешних лесах.

– Тогда на зайца или перепела. Косули теперь заходят сюда редко. Медведей истребили еще сто лет назад. Давайте свернем вон туда, по изгибу реки. Там – узкая коса, и первые выстрелы на ней можете сделать, не опасаясь, что перестреляете половину житилей пригородного селения.

– Какой же вы мерзавец, Клод, как низко вы цените мои охотничьи способности!

Едва они успели свернуть на косу, как на холме, который они только что оставили, показались два всадника. Один из них заметил Маргрет и ее спутника и тотчас же затрубил в охотничий рог.

– А ведь он просигналил: «Конец охоты! Возвращаться!» – с удивлением расшифровал конюший.

– Возвращаться?! – возмутилась Маргрет. – С какой стати?! Кто они такие? Возможно, они ошиблись, и это касается не нас.