И тут произошло нечто неописуемое. В темноте туннеля орудийный выстрел прямо ослепил меня. Грохот выстрела в узком пространстве был оглушающим. А вслед за этим произошло уже нечто невероятное, что запомнилось мне на всю жизнь: я почувствовал, что меня в спину и голову что‑то сильно ударило и выбросило меня из «седла» на стол, стоявший под пулеметной башней. Внутри же туннеля поднялся вихрь, понесший песок и мелкие камни вперед к выходу. Машинист на паровозе, которого забыли предупредить о выстреле, решил, что бронепоезд наскочил на мину, и рванул назад, дав задний ход. Офицеры испугались, что задним ходом мы налетим на идущий сзади бронепоезд «Степной». Наконец удалось остановить поезд.

Что же произошло? Никто из наших артиллеристов не представлял себе, что может вызвать орудийный выстрел в туннеле. При стрельбе на открытой местности прорыв газов из орудия немедленно рассеивается, в туннеле же газы со страшной силой прорываются по туннельной «трубке» вперед, оставляя за собой вакуум, в который с такой же силой врывается воздух позади орудия. Эта воздушная волна и была тем «обухом», который ударил меня по голове и спине и выбросил из «седла» пулеметной башни.

Сразу же после прекращения вихря в туннеле машинисту был дан приказ двинуть состав вперед. Мы остановились перед самым выходом из туннеля. Выслали разведку, которая донесла, что красные бежали. Но самое забавное было то, что орудие красных, бывшее нашей мишенью, осталось неповрежденным. Мы долго потом подсмеивались над незадачливыми артиллеристами.

Но времени терять было нельзя, так как нам предстояло еще форсировать два туннеля, правда более коротких, но зато с крутым заворотом. Мы надеялись, что «красно–зеленые», решившие задержать нас в первом, длинном туннеле, не успеют разрушить и два последних. Бронепоезд пошел полным ходом вперед, и нас, как говорится, «кривая вывезла» — оба туннеля были пройдены благополучно. Таким образом, мы, наконец, преодолели последнее препятствие — переход через Навагинский хребет — и, выйдя из последнего туннеля, прошли ст. Индюк.

Нигде не встречая противника, мы, наконец, вошли в Туапсе. Было уже совсем темно. Наш бронепоезд остановился у товарной станции, чтобы дать железнодорожникам возможность осмотреть входные стрелки и поставить их на прямой путь, который вел к главному вокзалу. Красных нигде не было видно. Железнодорожники говорили, что они в панике бросили станцию и, по–видимому, начали выходить из города и из порта. Чтобы вспугнуть их и ускорить их отход, командир бронепоезда приказал открыть огонь из всех пулеметов и стрелять не по целям, а прямо вверх. Мы постреляли несколько минут, но в тишине ночи это произвело много шума и показало удирающим «красно–зеленым», что мы не шутим и готовы подавить любое их сопротивление.

После этого мы тихим задним ходом подошли к перрону вокзала. За нами подошли остальные бронепоезда и другие составы с нашими частями, которые сразу после выгрузки из вагонов были разведены по всему городу, занимая, в первую голову, такие важные объекты, как телефонную и телеграфную станции и пр. Даже среди ночи жители Туапсе начали выходить из домов и приветствовать нас как освободителей от красного кошмара.

Утром же весь город высыпал на улицы. Нас, белых, обнимали и радостно всюду встречали. С домов снимали красные тряпки и большевистские плакаты. Кое–где появились наши трехцветные флаги. Самое же поразительное было то, что в один день жизнь Туапсе вернулась к старому ритму. Сразу же открылись рестораны, а на следующий день уже начались представления в местном цирке. Трогательно было видеть слезы радости на глазах у многих. Нас всюду останавливали и благодарили за освобождение от красного террора. В церквах служили благодарственные молебны. Нас приглашали в дома.

Мы с приятелями решили отпраздновать нашу победу в шашлычной. Нас там встретили как родных, приготовили шашлык и чебуреки, принесли много хорошего красного вина. Так приятно было сидеть в ресторане, есть блюда, о которых в течение долгого времени только мечтать могли, и чувствовать на себе внимание публики. Единственная моя беда была в том, что, не рассчитав своих сил, я выпил несколько больше, чем следовало, отвечая на тосты туапсинцев. После ужина кто‑то предложил пойти в только что открывшийся цирк. У меня уже шумело в голове, а передо мной стоял стакан недопитого вина.

— Ничего, Саша, бери стакан с собой. По дороге в цирк выпьешь! — сказал мне приятель. — А то опоздаем в цирк.

Я так и сделал — по дороге в цирк допивал свое вино. Наконец, придя в цирк и не зная, что делать со злополучным стаканом, я машинально сунул его в карман шинели. В цирке нас усадили в первом ряду, вдоль арены. Представление началось, но у меня кружилась голова. Вскоре оркестр заиграл шопеновский вальс, и я увидел, как на арену вышел какой‑то господин во фраке, ведя собачку болонку, поставил ее на барьер арены, и она начала по нему передвигаться на задних лапках, как будто танцуя. Мне так понравилась эта умная собачонка, что, когда она дотанцевала до места, где я сидел, я, находясь уже под действием винных паров, решил погладить ее. Собачонка тявкнула, поджала хвост и убежала. Цирковой номер был сорван. В публике раздался смех. Дрессировщик подошел ко мне и сказал, что в цирке себя так не ведут. Мне стало стыдно. Я, по военной привычке, встал, хотя и с трудом, но прежде чем мне удалось извиниться, ко мне подошел офицер и спросил, какой я части. Он оказался адъютантом начальника гарнизона. Держа под козырек, заплетающимся языком я доложил ему, что я вольноопределяющийся бронепоезда «Генерал Дроздовский», участвовавшего во взятии Туапсе. Офицер сразу понял, в чем дело, причем тут же заметил в моем кармане стакан.

— За нарушение порядка в общественном месте в нетрезвом виде сажаю вас на гауптвахту на три дня, — сказал он. — Немедленно возвращайтесь на бронепоезд и доложите об этом вашему командиру!

Так закончилось для меня представление в цирке. Вернувшись на бронепоезд, я доложил обо всем дежурному офицеру, который, к счастью, оказался начальником бронепоездной пулеметной команды и ценил меня как пулеметчика. Выслушав мой рапорт, он сказал мне, что я буду находиться под арестом на базе нашего бронепоезда, и велел мне отправиться в вагон базы и прежде всего отоспаться после «празднования победы». Он не смог скрыть своей улыбки, когда я докладывал ему, что хотел в цирке погладить танцующую собачку и чем все это кончилось.

События на фронте становились угрожающими, так как после нашего выхода в Туапсе «красно–зеленые» подтянули к Навагинскому хребту крупные силы и начали наступление на Туапсе с целью сбросить нас в море. Нашим бронепоездам каждый день приходилось выходить вперед, чтобы помогать пехоте, обороняющей подступы к Туапсе. В выездах бронепоезда «Генерал Дроздовский» я участия не принимал, так как формально находился под арестом, на «губе» (гауптвахте), то есть попросту отдыхал в вагоне. Мне было обидно слышать, как мои друзья в свободное время от службы веселились в городе.

Удерживать Туапсе было трудно. Из Крыма вызвали транспорты для перевозки частей, так как времени оставалось мало. Перед оставлением Туапсе возник вопрос: что делать с пятью бронепоездами? Наше командование решило их сбросить в море, чтобы они не достались противнику. К счастью, железнодорожный путь проходил по молу и нашим саперам удалось продолжить рельсы до самого обреза мола.