Я — самый что ни на есть нормальный русский парень, ни на что особенно не претендующий. Школа, армия, университет… Отличная характеристика для соискателя престола — это так мне объяснил дядюшка Сэм. А сам я понял по-другому: нашли такого, у которого понтов поменьше, кем вертеть можно будет как угодно… Посмотрим, посмотрим…

А ведь на самом-то деле я всегда, ВСЕГДА, особенно в детстве, чувствовал, что я не такой, как все, что у меня великое будущее! Только ничто этого не предвещало… Интересно, и вправду это кровь во мне говорила или юношеский максимализм, свойственный всем?..

Узнал я, наконец, и то, почему за такой срок совсем не изменился русский язык… Ничего подобного! Еще как изменился. Они язык двадцатого века специально для меня выучили. А когда дядюшка Сэм произнес мне пару фраз на современном русском, я вообще ничего не понял… Хотя своим филологическим ухом кое-какое чисто фонетическое сходство все-таки уловил. Короче, хуже польского. Особенно раздражало обилие внедрившихся в наш язык англицизмов. Даже «здравствуйте» теперь по-русски — «хай»! Вот же гадость какая! А я, между прочим, всегда так с друзьями и здоровался. Но это же в шутку. А когда всерьез — противно…

Так что это даже хорошо, что нам до Бетельгейзе несколько дней лететь, хоть язык чуть-чуть подучу.

И вот так, значит, мы и летели, водочку попивали, беседовали о том о сем… Вот только обидно, сигарет у потомков не нашлось. Они мне даже во сне снились…

Особенно много пили за моих родителей. Жалко их. Ночью, когда никто не видел, я даже всплакнул пару раз… Но ничего тут не поделаешь. Я ведь в самом деле в тот вечер насмерть разбился, никто этого не подстраивал, сам виноват. И если меня в прошлое возвращать, то только прямиком в то месиво из железа и мяса, а иначе — никак… Никакого от этого ни мне, ни папе с мамой толку не будет… Хоть бы весточку им… Но нет! И весточки нельзя.

А Ольге каково было узнать, что по дороге от нее я погиб, что, оставь она меня у себя, я бы еще жил бы да жил?.. Трудно ей, что ли, было предложить мне зайти на часок? Кофе пожалела? Причем вовсе не обязательно было при этом со мной спать… Хотя и желательно… Так ведь нет, понты не позволили. Может быть, я даже еще и женился бы на ней, детей бы нарожали… Прикидываю, как она себя казнила… Бедная.

А дядька мой — благодетель… Он ведь мне этот «Форд» от чистого сердца подарил… Каково ему сейчас?.. Точнее, тогда… Ох, как давно это было! Пятьсот лет назад… Но вина моя от этого меньше не становится. Вот ведь сколько людей я сделал несчастными…

Так я горевал и убивался… И в результате выучил совсем немного слов. Зато водки мы выпили с дядюшкой Сэмом порядочно. Я все расспрашивал его о нынешней жизни. Например, задал актуальный вопрос: неужели и в двадцать пятом веке люди пьют столько же, сколько в наше время?! И получил удивительный ответ.

Оказывается, ученые будущего пришли к выводу, что алкоголь в человеческом обществе выполняет важнейшую эволюционную функцию. Он — первостепенный фактор то ли естественного, то ли искусственного отбора. Человек создал себе парниковые условия, и выживать стали все кому не лень, независимо от состояния физического и психического здоровья. И человечество из-за этого могло превратиться в вид поголовно больных особей, но, на свое счастье, люди наткнулись на алкоголь. Только благодаря ему слабые имеют меньше шансов продолжить свой род, и вид в целом не деградирует… А раз так, употребляя алкоголь, ты, рискуя собственным здоровьем, участвуешь в крайне важном процессе глобального оздоровления человечества.

… И лишь от ответа на один вопрос он все время уходил. Чем политика его фракции отличается от политики ныне правящего государя Рюрика Четвертого? Чем он, собственно, плох? «Я обязательно открою вам это, дорогой мой друг, говорил дядюшка. — Но не сейчас. Сейчас это было бы несколько несвоевременно. Поверьте мне. Если, конечно, вы прикажете, я не смогу вам отказать. Но я прошу: не приказывайте мне этого…» И я не приказывал. Не так уж это и важно.

А еще дядюшка Сэм показал мне на небесном куполе отображение нашего звездолета. На самой окраине. Полз он еле-еле, как божья коровка по стеклу…

…И все ж таки мы добрались. Когда подлетели к Бетельгейзе, дядюшка Сэм сделал так, что почва перед нами расступилась, и мы по скобам, словно в канализационный колодец, спустились с ним в какое-то подземное помещение. И внутренности мне при этом обожгло приятным огоньком. А значило это, что тут я управлять гравитацией уже не смогу. Тут генераторы искусственной силы тяжести обыкновенные, и она неуправляемая, и ходить тут нужно ножками…

Комнатушка, в которую мы спустились, была страшно тесная, не имела ни окон, ни дверей и освещена была более чем скудно.

— Придется потерпеть, — сказал дядюшка Сэм. — Незачем вам «светиться». А тут, бывает, и таможенный патруль случается… Посидите часика три-четыре, пока зарядимся.

Он просочился обратно, и почва за ним сомкнулась, а я остался осматриваться.

Боже ж мой! Да почему ж они меня сразу сюда не определили?! Тут ведь пыль есть! Представляете?! Нормальная человеческая пыль! И какие-то железяки ржавые. И по-моему, я тут даже мышиные какашки нашел! А больше в этом склепе ничего не было.

Как мне тут поначалу хорошо было! Там, наверху, и красиво, и чистенько, но знал бы кто, как мне надоело порхать над стерильной травкой под звездным небом, словно ночной мотылек какой… Только справить нужду и присаживался. А трава эта диковинная все тут же в себя поглощала, и попу еще подтирала… Блин! Ужас.

Однако тут, в склепе, мне, как ни странно, надоело еще быстрее. И часа через два я уже начал тосковать. А когда окончательно убедился, что кучка посередине — это и вправду мышиный помет, я его осторожненько смел в уголок, чтобы не наступить.

Самым противоестественным было то, что по перегрузкам, которые я испытал дважды, я определил, что мы и садились куда-то и потом наоборот — взлетали.

Но никто за мной не пришел. Вместо этого где-то часа через четыре от начала моего заточения и минут через пятнадцать после взлета наверху раздался дикий грохот, и мне даже послышались крики. «Таможенники? — подумал я. — Только чем они там могут грохотать?»

После этого шума я просидел еще примерно час. Ничего не менялось, и я начал беспокоиться. А что если, например, таможня по каким-то причинам задержала корабль, а команду прищучила? На сутки или даже на несколько. За сутки я с ума стронусь в этой камере, а за несколько могу и помереть. А дядюшка Сэм и пальцем для моего спасения не шевельнет: пусть уж лучше я помру, чем его уличат в попытке государственного переворота. «Он ведь, — как говорили у нас в армии, — парень неплохой. Только ссытся и глухой…» Обожаю подобные прибаутки.

Разок я в темноте поднялся по скобам и уткнулся в твердый потолок. Как открыть потайное отверстие? Как пройти наверх? Этим искусством владел только дядюшка Сэм. Как он мне объяснил, все в этом звездолете слушается только его телепатических команд. И это единственный такой суперсовременный корабль. Остальные попроще.