– Я с добром пришел, Сивый.

– Сивый-то Сивый, а тебя я знать не знаю.

– Мы с тобой свои имена, старик, еще до войны забыли, зови Полком, меня под этим прозвищем весь Путь знает.

«Ну точно бандюги, на Пути нормальных всех давно вырезали, – перешепнулись мужики на насыпи, – эти добром не уйдут»

– Ну пойдем в тепло, Полк. Ты своих предупредил, чтоб не нервничали?

– Час подождут.

– А потом?

– Не бойся, хозяин, раньше управимся.

Сивый пожал плечами, распорядился не спускать глаз с чужаков и повел гостя в избу. Там они уединились в тесной каморке старейшины, прикрыли поплотнее дверь и около получаса беседовали о чем-то. Когда вожаки вышли, мрачновато-задумчивый Сивый буркнул Славу, чтобы тот отворял ворота, бабам – собирать на стол, одному из охотников – помочь управиться с лошадьми. Невозмутимый Полк взметнулся в седло и выехал встречать своих.

– Чего он хотел, отец? – наклонил пониже голову Слав.

Сивый лишь махнул рукой, мол, глупость, внимания не стоящая.

Гости и в самом деле оказались компанией веселой и шумной, потрапезничали от души, угостили хозяев медом, те в долгу не остались, принесли из кладовой брагу. Допоздна сидели, болтали о всякой всячине, хвастались охотничьими трофеями, не задирались. Большинство приезжих были парнями молодыми и незлобивыми, беспрекословно подчинялись каждому жесту Полка. Вместе с тем по внешнему виду, по снаряжению было ясно, что бойцы они серьезные, подобранные и подготовленные с умом. Глубоко за полночь, когда сморенные люди начали укладываться – хозяева по своим закуткам, гости в центральной избе кто на лавах, кто так на полу, внимание Полка привлекли стоны раненого за ширмой в углу.

– Путника подобрали десять дней как, – пояснил расслабленный, захмелевший Слав. – Стая подрала, ноги переломал, обмерз весь – доходит.

– Не уходят из-под Стаи, – повторил когда-то уже сказанное самим Славом Полк.

– И этот не уйдет, – пьяно подтвердил Слав, – задержался он на этом свете, крепкий мужик, но Старуха свое возьмет – не жилец.

– У меня Лекарь есть толковый, моих с того края вытаскивал, скажу, чтобы завтра глянул, – пообещал вождь.

– Ну, пусть глянет, если денег не возьмет, – зевнул охотник.

– Когда ты их последний раз видел, деньги-то?

– И то правда…

Рано утром отряд стал собираться в путь. Полк вновь перешептывался с Сивым, а к Славу подошел высокий плечистый боец. Слав, охотник бывалый, обратил внимание и на почти кошачью грацию, не вязавшуюся с массивной фигурой, и на бесноватый, хищный взгляд гостя. С кем, с кем, а с этим один на один, да, пожалуй, и вдвоем с напарником, не отважился бы выйти не обделенный силой Ванков брат. Было в госте что-то зловещее и в то же время печальное, словно волка на цепь посадили, из блюдца жрать заставляют, а мимо овцы ходят. Рядом совсем, но не достать, вот он и не дергается, да и сытый вроде, а только натура да инстинкты спокойно жить не дают. Еще больше удивился Слав, когда этот волчара представился Лекарем и попросил к больному проводить; такими руками шеи сворачивать, чтоб не мучились, а он, видишь, кости правит.

Они зашли в отгороженный угол, потеснили Ванко, дежурившего у раненого. Лекарь спокойными отточенными движениями ощупал тело.

– Ну, портные, вам бабы кожухи лучше штопают, – мрачно вздохнул он, вытирая руки о тряпицу.

Спасенный, по своему обыкновению, вроде как бодрствовал – взахлеб расставлял то ли охотников по номерам, то ли бойцов в засаде, то растягивая, то глотая слова, отдавал команды.

– Ну, Сивый, не неволю, подумай, на ярмарке соберетесь все, тоже обсудите. Мы там будем, поговорим, я слов на ветер не бросаю, – раздался совсем рядом голос Полка. – Ну что тут у них?

Полог распахнулся, и в угол протиснулись командир гостей и старейшина.

– Сдохнет, – вяло ответил Лекарь, – надо руки резать, эту по локоть, а эту всю, к чертовой матери… и ногу. Хотя – нога потерпит, сразу все отхватить – сердце не выдержит. Обратно будем идти – посмотрю, может, и оставлю. А руки сейчас сделаем, много времени не надо, зашью хоть по-людски.

– Может, ты ему и морду перешьешь? – поинтересовался Сивый. – Кому он нужен без рук-ног, да еще с такой рожей? – кивнул он на изуродованное лицо. – Крепкий мужик – оклемается, если Божья воля будет, а нет, так похороним как человека, нечего обрубком смерти ждать.

– Так давай я сразу зарежу – и вам спокойнее, и ему страдать меньше.

– Как были все лекари – только кромсать могли, так и остались, пусть так пока. Совсем худо будет – резать дело нехитрое, сами управимся.

– Ну смотри, я предложил, – ухмыльнулся Лекарь.

Ванко встревоженно переводил взгляд с одного спорившего на другого. Резать своего подопечного он не позволил бы никому. Раненый замолчал и лежал смирно, только глаза его, как обычно, то замирали в какой-то точке, то начинали метаться с неуловимой быстротой. На этот раз они остановились на Лекаре.

– Док?! – хрипло, но разборчиво вдруг процедил он.

Все замерли.

– Док, мать твою! – взвился, выгнулся дугой в постели спасенный. – Да штопай же ему брюхо – сейчас кишки вывалятся!

Раненый вновь провалился в пропасть давно прошедшего боя, упомянул Дока еще несколько раз, обозвал сукой и вновь затих. Лекарь как-то странно, с болью всмотрелся в лицо лежавшего перед ним человека.

– Знаешь его? – поинтересовался Полк.

– Кто его разберет – половины лица, считай, нет, – пожал плечами Лекарь. – Может, и встречались где, а может, просто бредит…

– Ладно, поехали, нам сегодня в поле ночевать, до встречи на торгу. Сивый, добей бедолагу, все знают – труп, никто не осудит.

– Езжай с богом, сами разберемся, – буркнул в ответ старейшина.

Попроси слепца описать полет бабочки. Как дрожат ажурные усики и трепещут лепестки крыльев, переливаясь яркими красками в лучах восходящего солнца. Заставь глупца разъяснять таинства мироздания, секрет зарождения Жизни и бесконечность Вселенной. Лжецу не составит труда рассуждать о прекрасных местах, куда ни разу не ступала его нога. Хочешь побольше узнать о Богах и Героях? Рассказать? Так слушай, но помни: все мы слепы, неразумны и лживы.

Куда приходят люди, чтобы отрешиться от забот прожитого дня, забыть ужасы и боль постигших утрат? На обочине Дороги разместился трактир, каких много существовало до войны и немало осталось после. Трактир – это не только приют для уставших путников, это и торговый центр, и центр развлечений, и центр новостей. Трактир – средоточие Жизни. Что делают люди, когда, вкусив утех, предлагаемых трактиром, осознают, что не в состоянии рассчитаться, либо просто их неугомонный нрав рвется наружу, сметая преграды? Они ломают мебель, бьют посуду, избивают бармена, портят отдых другим постояльцам. Трактир берет себе вышибалу. Наш вышибала высок и неплохо сложен, словом, выглядит почти как настоящий. Почти, за исключением одного «но» – он мертвецки пьян. Точнее, все время, когда он не спит, – он мертвецки пьян. Интересующиеся подсчитывали – за день он выпивает больше любого посетителя. Однако его состояние не мешает работе – когда приходит время, вышибала действует точно и холодно, словно голем. Правда, он не всегда умеет остановиться и часто убивает противников, но это только на руку репутации трактира – гости стараются вести себя пристойно. Хозяева довольны вышибалой, он непритязателен – пища, выпивка да кров – и беспрекословен, похоже, хозяева имеют власть над ним. Он сидит в своем темном углу наедине с бутылью браги и остывшей похлебкой, посетители боятся его, обслуга чурается, он одинок в этом самом людном на сотни миль вокруг месте. Его не считают человеком, даже Хозяин не считает его человеком, он – цепной Пес. Он знает об этом, и ему все равно, потому что он знает еще нечто, о чем не догадывается никто из окружающих, знает о том, что на самом деле он мертв.