сколько лет, кстати, извини за излишнее любопытство, кто занимается твоим макияжем и прической? — с товарищеской теплотой в голосе спросил я.

— А ты свои туфли, сколько носишь? — голосом глубоко влюбленной женщины ответила она.

— Это тайна великая. Некоторые носки не снимают месяцами и не испытывают при этом ни малейшего неудобства, так что мои рабочие туфли имеют довольно сносный вид. Я уже давно, даже очень давно не работаю обувью, для этого у меня имеется другой орган. Но я тебе о нём не расскажу. Сие тайна великая.

Своим пронзительным взглядом, своими серыми, немного раскосыми глазами она буквально рыла землю подо мной, чтобы я провалился туда как можно глубже и больше никогда не появлялся из оной. Ничего страшного. Придёт весна, растает снег и будет видно, кто, где и в каком количестве нагадил, и тогда станет ясно, как распределились места на пьедестале.

Я сумел по достоинству оценить её взгляд.

— Да-да, твоя правда. Я, действительно, такой же добрый, как дедушка Ленин. Ты, я надеюсь, должна его помнить. Маленький, картавый, лысый такой. В жизни всё течет, все изменяется, только добрые, заботливые глаза дедушки остаются с нами навеки.

Длина моей мысли получилась средних размеров, но к однозначным выводам она не привела. Столько лет прошло, да по большому счету, ничего и не было. Тяжёлое похмельное студенческое утро, гора немытой посуды, в воздухе запах дешёвых сигарет и остатков вчерашней выпивки и закуски. В таком состоянии, на мятом и грязном постельном белье я сподобился только на легкую эротику.

Линия женской психологии — тонкая, извилистая — не отличается непрерывностью. Психология женщины среднего возраста сложнее. Ей необходимо было меня найти, записаться на приём, отстоять в очереди, чтобы напомнить эпизод давно минувших дней. Линия — это не штрих-пунктир, это то, что при любом, самом длинном раскладе имеет свой конец. Вот такая наука — геометрия получается на настоящий момент.

Потом все разродилось доступно, коротко и ясно — несколько невнятных и ничего не значащих фраз, и куда-то улетучивается, словно ветер, внимание, за ним рассеивается и пропадает раздражение, а запись в амбулаторной карте получилась уставшая, тощая, корявая и бессмысленная. С одной стороны, затянуться в водоворот собственных проблем — дело, безусловно, не хитрое: просеивать мысли, страдания, воспоминания через сито различной частоты, только на поверхности останется крупное и невнятное. Это как на встрече выпускников или одноклассников, после очередной рюмки заглянуть под стол, посмотреть на наглухо застегнутую ширинку и равнодушно спросить: «а ты помнишь?»

— Говори, зачем пришла?

— Хотела посмотреть на тебя в белом.

— На невесту я не тяну, «горько», кричать не надо, так что излагай беды, печали, болезни, которые ты приобрела за время моего отсутствия. Можешь не стесняться в выражениях.

Она, без лишних эмоций и деталей объяснила свою проблему.

— Посоветуй, что мне делать.

— В вашем случае может помочь и отвар пустырника, но для этого нужно веровать, а ваша вера подобна решету, да ещё с дыркой.

— Только эта дырка в моей голове, но, если честно, она мне не мешает. Сколько раз предлагали сделать пластику, а я всё отказываюсь. В каждом теле должна быть своя изюминка, ну не пирсинг же мне делать, в конце концов, и ходить с железом в носу!

— Вот тогда ты бы мне точно глянулась, — слегка опустив вниз глаза и немного покраснев, сказал я.

— У тебя завтра приём в первую смену? Жди!

— Остановим безудержные девичьи мечтания, вернёмся к цели твоего визита. Вспомни точно дату, когда у тебя была трепанация черепа.

— Повторяю: не могу сказать точно, если буду помнить в жизни только плохое, что хорошего у меня тогда останется, если помнить только утро в общежитии с тобой, то я до сего времени только бы и помнила неловкие мужские руки.

— Живите, друг мой, с хорошими воспоминаниями, — по-отечески тепло сказал я.

— Это единственное, что обнадеживает. Радует и факт обретения собственного невролога. Ты не оставишь на поле боя раненную в голову женщину?

— Куда деваться.

— Ты всегда принимаешь один?

— Нет. Всё довольно банально: заболела моя медсестра, другую на замену я брать не захотел, вот и работаю в одиночестве, поверь, лично меня сей факт не утомляет.

— Меня даже радует — обнадеживающе улыбнулась она.

А после неё вошла, степенно и с достоинством, зрелость, и день получил достойное завершение.

Весьма почтенно двери закрываются.

Люди не спят

С опасением двери открываются.

Человек, которого ты искренне ненавидишь, всегда рядом.

Его грех заключался в том, что он постоянно испытывал гнев к своему состоянию, положению и отношению к нему окружающих, и при внешней смиренности это ощущалось даже через его кожу. Нечестные поступки собственного зрения и слуха он ощущал довольно часто, и это было не инородное вмешательство, а действительность, сотворенная им самим. Пресмыкался даже перед самим собой по поводу и без. Такая жизнь у него теперь была.

Он спокойно открыл дверь моего кабинета, так же спокойно присел напротив меня. Лишних движений нет, лицо не выражает даже минимальных отголосков эмоций, но буквально через несколько секунд он стал самим собой.

— Днем проблем нет, совершенно нет. Они возникают только ночью и утром. Если бы вам удалось прожить несколько дней моей прошлой жизни, то вы бы точно засыпали с твердой уверенностью, что жизнь удалась и пронеслась не зря, — равнодушно разглядывая свои немного дрожащие руки, сказал он.

— Я живу своей, кабинетной, временами интересной, временами скучной жизнью, и в ней тоже существуют проблемы, — с интересом разглядывая свой письменный стол, ответил я.

— А другой жизни у вас нет? Скорее всего, нет. Я не священник и не врач, мне не стоит влезать в чужую жизнь и чужую душу, и вы прекрасно понимаете, что я прав, — продолжая разглядывать свои руки, ответил он.

— Абсолютно. Для огромного количества людей кабинетная жизнь и составляет самые светлые воспоминания.

— От вас мне не нужно советов, рекомендаций и наставлений. Доходчиво и спокойно объясняю ещё раз — я не могу заснуть.

Только проснувшись утром можно увидеть вчерашний день.

— И я спокойно объясняю, что о ваших проблемах слышу впервые. Если можно поподробнее. Суть-то в чём?

— Меня не волнует…, мне очень необходимо хорошее снотворное, и желательно побольше.

Глаза забегали по кабинету, руки по письменному столу, ноги беспрерывно шуршали под ним. Он стал самим собой. Он, несомненно, и был таким до того, как пришёл ко мне на приём.

— Ну, снотворное — так снотворное, но наступивший день будет не лучше, ну, много снотворного — так много снотворного,