Однако экономическая политика изменилась не так уж сильно. И в этом не было ничего удивительного! Экономика утомляла Черчилля, ведь он любил политику, которая разыгрывается на международной арене, где на заднем плане слышен грохот сапог и звучат возгласы, прославляющие Корону. Кстати, он охотно признавал, что в 1920-е годы был «наихудшим канцлером Казначейства, коего Англия когда-либо имела». Но он сознавал, что британцы привержены идее «общества всеобщего благоденствия», а потому принимал некоторые чисто символические меры по приведению фасада в должный вид, вроде денационализации черной металлургии.

В остальном Черчилль и его «наследники» на посту премьер-министра будут проводить одну политику вплоть до 1970 года, вне зависимости от партийной принадлежности: консерваторы Энтони Иден в 1955–1956 годах и Гарольд Макмиллан в 1956–1964 годах или лейборист Гарольд Вильсон, пришедший к власти в 1964 году.

Консенсус был столь велик, что по поводу этого периода даже говорили о таком явлении, как «батскеллизм»; слово было употреблено впервые в 1954 году в «Экономисте», и в нем были соединены фамилии последнего министра финансов в лейбористском правительстве Эттли, господина Хью Гейтскелла, и фамилия господина Ричарда Батлера, канцлера Казначейства в правительстве Черчилля. Что же собой представлял «батскеллизм»? Это была политика стимулирования спроса, политика требования новых подъемов экономики, сочетавшихся с попеременным принятием строгих мер, что приводило к созданию системы с постоянной сменой команд: «стоп» и «вперед». Каждое перегревание экономики, которое влекло за собой подъем уровня заработной платы, выливалось в увеличение потока импорта, в возникновение дефицита торгового баланса и в неизбежное давление на фунт стерлингов. Повышение налогов, удорожание кредитов и ограничение уровня заработной платы были тотчас же узаконены путем принятия соответствующих законов, чтобы ослабить напор инфляции. Применение этого классического дефляционного арсенала вызывало снижение спроса, который нужно было повернуть в другую сторону раньше, чем проявится рецессия, и тогда надо было вступать в новую фазу стимулирования спроса[29]. Идея «управляемой или регулируемой экономики» была очень популярна и разделялась почти всеми, так что именно консерваторы создали в 1962 году Совет национального экономического развития (по-английски сокращенно NEDC или фамильярно — Недди), который был не чем иным, как «верховным комиссариатом» по претворению в жизнь «Великого плана», наделенным огромными полномочиями.

Дебаты шли в основном внутри партий. В 1950-е годы в лоне Лейбористской партии образовалось левое меньшинство, возглавляемое Майклом Футом и Ричардом Гроссменом, старавшимися еще более увлечь партию в сторону ортодоксального марксизма. Это им сделать не удалось, зато удалось помешать Гейтскеллу убрать из устава партии пресловутую IV статью. В конце 1960-х настал черед Тони Бенна потребовать от партии совершить резкий вираж влево. А в партии консерваторов такие деятели, как Энок Пауэлл, потребовали совершить вираж вправо, но остались в меньшинстве. Так что вокруг идеи «управляемой экономики» продолжал существовать сложившийся консенсус.

Но цена этого консенсуса была высока: обязательные вычеты в виде налогов и взносов достигли 45 процентов ВВП (внутреннего валового продукта) в 1970 году против 35 процентов в Соединенных Штатах. Чередование команд «стоп» и «вперед» совершалось в сумасшедшем ритме (в среднем цикл длился всего два года), что делало невозможным планирование долгосрочных инвестиций. Стране угрожало сокращение капиталовложений. В то время как в странах Организации экономического сотрудничества и развития рост инвестиций превышал 22 процента ВВП, в Великобритании он никогда не превышал 18 процентов. Более того, по причине инфляции и давления со стороны системы налогообложения доходность капиталовложений в Англии неуклонно стремилась к нулю, что было очень опасно…

Однако, несмотря на все вышесказанное, результат экономического развития вроде бы был вполне удовлетворителен: годовой прирост составлял в среднем около 2,2 процента, уровень безработицы стабилизировался и составлял около 3 процентов, так что возникло «общество изобилия», описанное Джоном Кеннетом Гэлбрейтом еще в 1958 году. Гарольд Макмиллан провозгласил идею создания этого общества главной задачей в ходе предвыборной кампании в 1959 году. «Никогда еще не было так хорошо!» — восклицал он, а британцы, уверовав в лозунг, обеспечили ему триумфальное переизбрание.

Однако, если взглянуть пристальнее, «тридцать славных лет» скорее принесли Великобритании разочарование, хотя в других странах они ознаменовались замечательными успехами. С 1950-х по 1970-е годы прирост экономики составлял в Англии 2,2 процента в год, в то время как во Франции он достигал 4,6 процента, рост производительности составлял 2,3 процента в год, а в странах, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития, в среднем достигал 4 процентов; ВВП в расчете на одного жителя оказался таков, что Соединенное Королевство, занимавшее в 1961 году 9-е место, как раз после Германии, опустилось на 16-е место в 1971 году и на 18-е место в 1976-м, после Новой Зеландии. Так что вывод был неутешителен: Англия переживала спад в экономике и находилась в состоянии упадка относительно других развитых в промышленном отношении стран. Таким образом, это трио — администрирование, налогообложение и инфляция — явно не способно выиграть партию на международной шахматной доске…

Итак, мы оказались в 70-х годах XX века, в те времена, когда Маргарет Тэтчер действительно «родилась» для политической жизни, заняв пост министра образования в правительстве Эдварда Хита. Отдавая себе отчет, сколь велико отставание Соединенного Королевства от других развитых стран, она, вероятно, была одним из тех редких политических деятелей, кто не закрывал глаза на иллюзорность кажущегося благоденствия. Кстати, политика других стран жестоко напоминала ей об этом.

Ослабление влияния Великобритании в мире действительно было беспрецедентным.

В 1945 году власть английского монарха распространялась на четверть суши, на 420 миллионов человек, на десятки стран, протекторатов или доминионов, отмеченных красным цветом на картах и глобусах, к великой гордости британцев. Мир, казалось, представлял собой «большой парк, разбитый Господом-садовником для джентльменов Соединенного Королевства»[30]. Двадцать лет спустя империи уже не существовало, она была рассеяна великим ураганом деколонизации, а ее останки были разбросаны на прилавке магазина уцененных товаров. Разумеется, у всех империй одна и та же участь, все они распались, но для Англии пилюля была еще горше, чем для всех остальных.

Разве не превратила Англия свою империю в основу, в опору и ось своей мощи, а свой флот — в орудие своего превосходства и доминирования? Когда в 1876 году Дизраэли подарил своей государыне, королеве Виктории титул императрицы Индии, в короне засиял последний увенчавший ее бриллиант, и последняя черепица была положена на конек крыши прекрасного здания под названием «Pax Britannica» («Британский мир»).