— Пусти! — рычал, пытаясь вырваться из могучих объятий, Хунта. — Пусти, сука! Пристрелю!

— Ага, прям щас, разбежался, — совершенно спокойно гудел в ответ Крот. — Да не рыпайся ты, придурок, только себе же больнее сделаешь.

Наконец, поняв всю бесплодность попыток сопротивления, Хунта обмяк, и Крот осторожно отпустив его руки, мягко подтолкнул нарушителя порядка в сторону дверного проема.

— Пацаны, уведите кто-нибудь этого убивца на воздух, пусть мальца охладится.

— Молодец, Крот, за спасение командира в неравном бою, объявляю тебе строгую благодарность, — с трудом борясь с подкатывающей к горлу тошнотой, выдавил Стасер.

— Служу Советскому Союзу, — совершенно серьезно пробасил в ответ Крот и тут же по-крестьянски размеренно и деловито продолжил: — А то ишь, чего удумал лишенец, просто так девку замочить! Тут парни уже по два-три месяца баб не видали, того гляди друг дружке к жопам пристраиваться начнут. А как девка сама в руки пришла, так давай ее мочить… Дурак, прости Господи, одно слово…

Стасер даже рот открыл от удивления, на какой-то миг ему показалось, что он ослышался. А Крот уже деловито притиснулся к инстинктивно подавшейся от него в сторону девчонке и широкими, как лопаты, красными мозолистыми ручищами принялся переворачивать ее на живот.

— Эй, ты чего? В самом деле ее хочешь… — Стасер замялся, пытаясь подобрать правильное слово. — Вот здесь?

С его точки зрения обстановка действительно мягко говоря не располагала: грязный заплеванный пол, лежащий буквально в трех метрах у противоположной стены изуродованный труп Негатива и, самое главное, плавающий в воздухе тяжелый сладковатый запах, такой, как от свежего парного мяса, кружащий голову и сводящий рвотными спазмами желудок запах крови. Да и девчонка никак не тянула на чудное видение: избитая, перепуганная, чумазая замухрышка, остро пахнущая едким потом и вся какая-то нескладная, угловатая… Вобщем не говоря уже о каких-то там элементарных моральных нормах, даже просто причин для какого-либо полового возбуждения Стасер не видел, и был скорее удивлен, чем возмущен действиями Крота.

— А то… — деловито стягивая с девки штаны, пробасил Крот. — Ей все равно уже не жить. Так чего же добру зазря пропадать? Так и ей, какое ни то удовольствие напоследок выйдет, и нам польза…

Стасер беспомощно оглянулся на остальных, ища в их глазах отвращение и осуждение происходящего, опираясь на которое можно было бы остановить готовящуюся вот-вот произойти здесь мерзость. Но увидел лишь тупое равнодушие, а кое у кого и возбужденно-нетерпеливое ожидание.

Тем временем Крот уже стянул девчонкины штаны до колен, обнажив худые неожиданно бледные ягодицы, и что-то там между ними нащупывал заскорузлыми пальцами, выбирая, как бы удобнее пристроиться. Пленная не сопротивлялась и не кричала, лишь время от времени вздрагивала всем телом, да закрыла глаза маленькими ладошками. Стасеру бросились в глаза неровно обгрызенные ногти на длинных правильной формы пальцах. Преодолевая накатившую слабость, стараясь сконцентрироваться, несмотря на отчаянно кружащуюся голову, он начал медленно подниматься на ноги. Смотреть на то, что здесь будет дальше он не собирался, раз нет сил предотвратить, можно хотя бы уйти и сделать вид, что ничего этого не было…

Где-то за спиной утробно заухал, ритмично шурша и поскрипывая снаряжением Крот, девчонка сдавленно вскрикнула, пару раз и потом лишь всхлипывала, давясь слезами, в такт движению.

— Она зубы сжала, рот открывать не хочет! — жалобно сообщил кто-то.

— Да ты ножом ей челюсти разожми, придурок! Куда?! Нож не убирай, чтобы она пасть захлопнуть не могла, а то еще откусит… Во, правильно, вот так! Всему вас, молодых, учить надо!

К размеренному уханью Крота добавилось еще какое-то хлюпанье и чмоканье, затем протяжный горловой стон и звуки больше всего напоминающие быстрое сворачивание и разворачивание целлофанового пакета.

— А, сука! Ты что же это делаешь?! В сторону, в сторону трави! Вот, падла, все штаны мне уделала!

— Ну ты урод! Ты чего хотел ей до желудка через рот запихнуть?! Маньяк, блин! Вот ищи теперь, чем ей морду от этой параши вытереть!

В воздухе поплыл кислый запах рвотных масс. Стараясь не дышать носом, и мучительно сглатывая слюну, Стасер вывалился на улицу. Прямо у стены, прислонившись к ней спиной и спрятав голову в коленях, плакал Хунта. Равнодушно глянув на него и, чувствуя, как подгибаются при каждом шаге непослушные и неловкие, как ватные, ноги, Стасер протопал дальше, туда, где лежал буквально разорванный его пулями хаджи. Мельком посмотрел на жутко оскаленные в предсмертной муке зубы, пнул в сторону жалобно задребезжавший по камням автомат, машинально отметив, что, судя по характерному цвету металла и грубой штамповке, это китайская подделка родного «Калашникова», и лишь потом осознал, что он здесь не один. Рядом с телом на проржавевшем металлическом ящике сидел Чуча и, меланхолично протирая бархатной тряпочкой прицел, с едва заметной лукавой усмешкой во взгляде глядел на Стасера.

— Что, командир, сбежал? Не понравилось, как братва развлекается? Или тебе право первой ночи не предложили?

И тут Стасер не выдержал, тело, будто перерубило в поясе, согнув в мощном рвотном позыве. Он хрипел и булькал, извергая из себя и обед, и ужин, а когда остатки пищи наконец закончились, то жестокие спазмы принялись выдавливать из него просто желчь. Наконец извержение прекратилось и желудок еще пару раз подкатив в холостую к гортани окончательно успокоился и вернулся на свое место. Стасер облегченно вздохнув, распрямился, сплюнул забившую рот горькую жижу и брезгливо оттер рукавом губы.

— Не наш ты человек, командир… Не из нашей колоды… Уж не знаю, что тебя сюда занесло, только плохо все это кончится и для нас и для тебя… — задумчиво произнес Чуча.

На протяжении всего процесса он даже бровью не повел, как сидел, так и сидел, будто ничего и не происходило. И говорил теперь ровно и спокойно, будто продолжая давно обсуждаемую тему.

— Что ты имеешь в виду? — все еще напряженно отдуваясь и стараясь дышать как можно глубже, поинтересовался Стасер. — Что значит не наш человек?

— А то и значит, — охотно пояснил Чуча. — Здесь ведь кто собрался? Аутсайдеры по жизни, тупые неудачники, больше ни на что не способные… Восемь классов, ПТУ, дешевый рэкет или гоп-стоп, тюрьма и потом сюда. Или так: восемь классов, ПТУ, какой-нибудь спецназ, война, дембель, безработица и потом сюда. Короче, здоровые, тупые дебилы, ценность которых в этом мире определяется лишь умением стрелять и способностью подставлять свой лоб под чужие пули. Люди простые и незамысловатые, не отягощенные ни моральными принципами, ни лишней интеллигентностью. А вот тебя, командир, мы что-то плохо понимаем… В тебе ведь за версту «тилигент» виден, поди и образование высшее, как минимум, имеется, и место хлебное на гражданке тебе вполне по силам было бы найти. Так что не понятно, что ты в этом говне среди нас сиволапых забыл… Слыхал песенку: «У тебя же мама педагог, у тебя же папа пианист, какой ты на хрен танкист?!»