Аэрин проболела несколько недель. От съеденных листьев у нее начались жуткие галлюцинации — ей виделись люди с прозрачной голубой кожей, и шестиногие верховые животные, и бледное лицо, страшно похожее на ее собственное, с серым обручем на висках, склоняющееся над ней в клубах дыма, и пещера с пятью стенами, сверкавшими, словно рубиновые. Самые жуткие видения со временем прошли, и она снова начала различать стены собственной комнаты и склонявшееся над ней лицо Теки, полусердитое-полуиспуганное. Но ее по-прежнему мучили приступы головокружения и боли в животе, и конца этому не предвиделось. Она понимала, что с дочерью короля такого происходить не должно, в точности как сказала Галанна, и тоска и ужас, в которых она ни за что не призналась бы, еще больше замедляли выздоровление.

— Дура! — орал на нее Тор. — Дубина, тупица! Как ты могла такое натворить!

Он пытался напомнить ей истории про сарку, мол, не помнит ли она, случайно, что эта штука опасна даже для членов королевской семьи? Верно, но их она не убивает. Да, один ее лист дарует сверхчеловеческую силу и орлиную зоркость человеку королевских кровей или, если Дар достаточно силен, правдивые видения, хотя последнее случалось очень редко. Но когда спустя несколько часов или дней действие сарки кончается, наступает в лучшем случае смертельная усталость и помутнение зрения — порой навсегда. Разве она забыла историю короля Мерта Второго, который благодаря сарке продержался на поле боя две недели без отдыха, останавливаясь только пожевать листьев по мере надобности? Он выиграл битву, но умер в тот миг, когда провозглашал победу. Когда его хоронили, он выглядел старым-престарым, хотя и года не прошло, как ему исполнилось двадцать.

— Судя по ободранной ветке, ты едва не полдерева слопала. На двух, а то и трех Мертов хватило бы. Ты вправду решила себя убить?

Тут голос Тора почти сорвался, ему пришлось встать и затопать по комнате. При этом он опрокинул изящный стул, который тут же поднял, чтоб Тека не заметила и не выставила буяна из комнаты больной. Потом сел на край постели Аэрин и задумался.

— Это наверняка Галанна. Это всегда Галанна. Что она придумала в этот раз?

Аэрин замялась.

— Разумеется, это Галанна. Я отчаялась придумать отговорку, чтобы не присутствовать на ее свадьбе. До нее же всего три с хвостиком месяца осталось. Ничего лучше мне в голову не пришло.

Тор рассмеялся — ворчливо, но по-настоящему.

— Я тебя почти прощаю. — Он наклонился и взял ее за руку.

Аэрин мутило, когда он ерзал, сидя на постели, а стоило ему шевельнуться, приходилось заново сосредотачивать на нем взгляд, и от этого ее мутило еще больше. Но она не стала говорить ему об этом и молча стиснула его ладонь.

— Думаю, она подначила тебя съесть листья. Догадываюсь, что она заявила тебе, будто ты не королевской крови и не посмеешь коснуться их. — Он сурово посмотрел на Аэрин.

Та ответила ничего не выражающим взглядом. Тор слишком хорошо знал ее и знал, что она знает, но ничего не скажет. Поэтому он только вздохнул.

Отец время от времени навещал ее, но всегда предупреждал об этом заранее, и, как только ноги Аэрин перестали подкашиваться, стоило ей выбраться из постели, она начала принимать его в гостиной, сидя с прямой спиной в жестком кресле и сложив руки на коленях. На его расспросы она отвечала, что чувствует себя уже совсем хорошо, спасибо. Она усвоила, что никто не замечает, как трудно ей сосредоточить взгляд, если она сидит неподвижно и головокружение не отвлекает ее. Поэтому упорно удерживала взгляд на переливающихся, телесного цвета тенях, где, как она знала, находилось лицо отца. Он никогда не задерживался надолго, а поскольку она закрывала глаза, когда он подходил и наклонялся над ней, чтобы поцеловать в щеку или в лоб (движения других людей вызывали у нее почти такое же головокружение, как собственные), то не видела тревоги на его лице. И он не кричал на нее, как Тека или Тор.

Когда ей полегчало настолько, чтобы проковылять дальше, чем до кресла в гостиной, или когда она возненавидела постель настолько, что Тека уже не могла удерживать свою подопечную, Аэрин начала бродить по замку — по стеночке, потому что ни глазам, ни ногам доверять было нельзя. Ползая по залам и переходам, словно один из отставных ветеранов ее отца, удравший из почетных апартаментов в задней части замка, она чувствовала себя отнюдь не на высоте положения. И потому в этих походах Аэрин упорнее обычного сторонилась всех, за исключением Теки и до некоторой степени Тора, и вообще старалась не попадаться на пути никому из придворных.

Особенно избегала она сада в центре замка. Лиана сарки оплетала одну из высоких белых колонн возле главных ворот. Ее присутствие было чисто символическим — любой мог войти в ворота, не подвергаясь опасности коснуться листьев, к тому же в сад вело несколько других путей. Но Аэрин казалось, что сарка источает галлюцинации в самый воздух вокруг себя, злорадно поджидая, пока она их вдохнет, и шелестит на нее листьями, стоит ей приблизиться. Она слышала, как растение насмехается над ней, стоило ей выйти на один из балконов, смотревших на сад с высоты трех-четырех этажей. Затянувшееся недомогание подтверждало правоту Галанны. Как будто Аэрин мало было собственных сомнений в своем наследном праве, что бы там Тор ни говорил… Так что она старалась не напоминать себе об этом лишний раз.

Аэрин чувствовала себя в ловушке, ее снедало беспокойство. Именно эти ощущения привели ее на пастбище к Талату, который чувствовал себя точно так же. Они были вроде как родственные души. Она навещала его и прежде, все три года его страданий. Точнее, пыталась навещать, но он был с ней не более приветлив, чем с Хорнмаром, а Аэрин было так больно даже просто смотреть на него, что она из малодушия перестала ходить к нему. Теперь ей было все равно. Она не видела дальше двух шагов от собственного носа. Но чтобы просто выйти на одно из меньших пастбищ за королевскими конюшнями, потребовался целый план. Сначала надо было раздобыть трость, чтобы нащупывать дорогу перед собой. Заклятие, отпирающее замки, было столь же неподвластно ей, как склеивание тарелок, но Аэрин убедила Тора открыть для нее дверь в королевскую сокровищницу.

Она сказала Тору, что хочет на время взять трость, чтобы легче было подниматься и спускаться по лестницам. Тор, конечно, догадался, что она затеяла нечто большее, но все равно помог. Поскольку и осязание порой подводило ее, Аэрин выбрала трость с массивным набалдашником, лежавшим в руке приятной тяжестью.

Первым побуждением Талата было броситься на нее. Она не шелохнулась, просто смотрела на него, опираясь на трость и слегка покачиваясь.

— Если я попытаюсь убежать от тебя, земля подпрыгнет и стукнет меня по лбу. — Две слезы покатились по ее щекам. — Я даже ходить нормально не могу. Как ты.

Талат уронил голову и начал щипать траву — без особого аппетита, просто чтобы изобразить занятость, не выпуская гостью из виду.

Аэрин вернулась на следующий день. И на следующий. Физическая нагрузка и свежий воздух, а может, и то и другое, пошли ей на пользу. В глазах начало слегка проясняться. А на пастбище у Талата, куда никто не ходил, было тихо и спокойно, и она все более и более неохотно возвращалась в гудящий как пчелиный улей замок. Затем ее посетила мысль о королевской библиотеке. Это тоже было такое место, куда Галанна в жизни не сунется.