Пятилетняя Кристин с медно-рыжими локонами и смеющимися зеленоватыми глазами хотя и не была очень бойкой, но сразу кинулась к Доминику на колени. Был здесь еще и четырехлетний Маркус, любимец Доминика. Худенькие маленькие ножки топали так быстро, что он поспел за Кристин и вместе с ней кинулся к Доминику; его черные волосы еще были растрепаны после сна, а голубые глаза искрились смехом.

С первого взгляда было совершенно ясно, что всю эту «кучу отпрысков» Доминик очень любил, и они отвечали ему тем же. Он остановил Маркуса, убедил Кристин, что ей вовсе не хочется тянуть его за жакет, продолжал беседу с Джастином и даже успел насмешливо подмигнуть Сюзетте.

Наблюдая, как легко и просто он общается с детьми, Леони вздохнула: каким прекрасным отцом мог бы он быть! Она хотела что-то сказать, но перехватила взгляд Моргана, его едва заметное предостерегающее движение головой и прикусила язык. Доминик тратил свою жизнь на женщин и карты, а мог бы стать исключительным мужем и отцом. Если бы он только отказался от своей рассеянной жизни!

В оставшиеся дни в Шато Сент-Андре больше никто не заводил разговор о женитьбе. Доминик отдыхал с Морганом и его семейством, и наконец после долгих споров они с братом договорились о продаже Тысячи Дубов.

Он также поговорил с Джейсоном Сэвэджем, выяснил все о жеребце Фолли, которого следовало искать где-то к северу от Батон-Ружа. Имени владельца узнать не удалось, но он был уверен, что выяснит это без труда: животное наверняка пользуется известностью в округе.

В последний вечер в Шато Сент-Андре братья сидели за бутылкой бренди. На этот раз — на главной галерее дома, при свете луны, серебрившем верхушки дубов. Беззаботно положив ноги в бутсах на белые перила, Доминик тихо сказал:

— Я надеюсь, твои воспоминания о Тысяче Дубов не помешают навещать меня иногда? Морган слабо улыбнулся:

— Конечно, нет. Все случилось слишком давно, и с тех пор как Леони вошла в мою жизнь, ничто, кроме счастья с ней, меня больше не волнует. Моя единственная боль — смерть Филиппа. Что до Стефани — ее измена принесла мне много горя. Но время лечит все раны.

На секунду Доминик вспомнил, как выглядел брат, узнав о гибели жены и сына. Ужасное время для всего семейства Слэйдов. Они старались облегчить горе Моргана. Те дни оставили след в душе каждого из них. Доминик, который преклонялся перед братом, особенно тяжело воспринял трагедию. Его лицо посуровело, когда он вспомнил трагедию Моргана и свое собственное несчастье — года три назад, в Лондоне, он влюбился в очаровательную Дебору…

Вдруг он мрачно произнес:

— Женщины — прелестные создания. Но если ты влюблен в них — они становятся опасными.

В то время, когда Доминик неспешно беседовал с Морганом, Мелисса, лежа без сна в своей постели, думала, как ей избавиться от внимания Джона Ньюкомба. Было бы здорово уехать на скачки в Вирджинию в конце апреля. Но как там избежать его присутствия? Недели две тому назад, вернувшись домой, она увидела, что у них на плантации новый гость — Джон.

Мелисса вздохнула. Да, приятный молодой человек. Но не любит она его! Ей не хотелось причинить ему боль, но как поступить, чтобы отвадить его и всех будущих поклонников?.. Она не была тщеславной и не слишком-то думала о неотразимом действии своей внешности на мужчин. Если бы она родилась косоглазой или кривой Вдруг ее осенило, и девушка улыбнулась. Может, все же найдется способ…

На следующее утро, наслаждаясь майским теплом, Мелисса стояла посреди комнаты и, сосредоточенно хмурясь, смотрела на себя в потускневшее от времени большое зеркало. Ее удовлетворило то, что она в нем увидела. Сморщив красивого рисунка губы. Мелисса вытянула их в тонкую ниточку и еще раз посмотрелась. Отлично! Противнее не бывает. Приняв еще кое-какие меры, она танцующей походкой вышла из спальни. Захарий растянулся на диване в залитой утренним солнцем комнате, и девушка весело закружилась перед ним.

— Ну? — спросила она. — Как я тебе? Он молчал, оторопело глядя на ее перекошенное лицо.

— Ну скажи что-нибудь! Я сделала все, что могла. Неужели мало?

— Мало? — проговорил Захарий. — Дорогая, ты превзошла самою себя! Ты похожа на… — он поперхнулся на полуслове, а затем весело расхохотался. Он пытался остановиться, но приступы смеха одолевали его. — Ты выглядишь…

— Ужасно? — подсказала Мелисса с надеждой, пока Захарий искал слово, способное выразить внешность сестры.

Ужасно. Может, это слишком сильно, но теперь Мелисса ничем не напоминала симпатичную молодую леди, с которой дядя Джош беседовал в библиотеке. Единственное, от чего ей не удалось избавиться, — так это от золотисто-карего цвета глаз. Вряд ли кто признает хорошенькую племянницу Джона Манчестера в этом чучеле! Густые вьющиеся волосы Мелисса убрала с лица, стянув в чопорный тугой узел на затылке, отчего миндалевидные глаза превратились в щелки. Черты лица заострились. Но особый расчет Мелисса делала на старомодные очки, которые откопала на чердаке в отцовском сундуке.

Эти два колеса на носу просто посланы Богом. Они не только отвлекали внимание от прекрасных глаз и черт лица, они заставляли девушку щуриться, когда она пыталась что-то разглядеть сквозь маленькие линзы. К довершению всего среди кучи барахла на чердаке она отыскала безвкусное платье, которое висело на ней, как на палке, скрывая упругую грудь и тонкую талию. Серо-зеленая ткань придала ее золотистой коже нездоровый бледный оттенок, а уж когда она кривила губы — картина выглядела совершенно законченной и безнадежной: классическая старая дева.

К сожалению, Мелисса не могла удерживать губы в таком положении, когда смеялась (а она это делала часто), и образ рассыпался. Но Мелисса была довольна собой: ее внешность плюс к ней плачевное состояние дел Сеймуров отвадят докучливых поклонников.

— Ну и как? — снова спросила Мелисса. — Теперь Джон Ньюкомб отстанет от меня!

— Бог мой! Конечно! Он только взглянет на тебя, и — конец! — Захарий задорно засмеялся. — Но мне интересно, как дядя Джош воспримет тебя в таком виде.

— Его может хватить апоплексический удар, и он тоже от меня отстанет.

— Надеюсь, — ответил Захарий. — Ваши с ним споры после твоего отказа Ньюкомбу совершенно ужасны. Вы так ругаетесь, — удивительно, что вас не слышат в Батон-Руже.

— Я что-то не заметила, чтобы и ты говорил тихим голосом. А вчерашняя перебранка была еще хуже, чем та, что ты устроил, когда я отказала Джону. Тогда ты просто сказал, что он мне надоедает, а вчера — вчера ты кричал на него и велел убираться из дома. Захарий смутился:

— Я не выношу, когда он говорит с тобой в такой манере. Ты вправе отказать Ньюкомбу и кому угодно, и я просто потребовал, чтобы Джош не принуждал тебя делать то, чего ты не хочешь. — Потом, волнуясь, добавил:

— Он ведь не может меня выдворить из Уиллоуглена, правда? Я имею в виду — он не мой опекун?

Веселость Мелиссы улетучилась, и с тревогой в голосе она призналась: