Ник прищурился, вспоминая. Наколку он не разглядел, но что-то такое читал.

– «Четвертый отдел», – покровительственно объяснил Гвоздь.

– А? Какой отдел? – заволновался Карась.

– Особый. В войну был. Типа УРКа.

– Да, – вспомнил Ник. – Только я сомневаюсь, что они занимались именно регистрацией и контролем.

– А то ж! – ухмыльнулся Гвоздь. – Про палачей-смертников слышал?

– Байки. Кто бы согласился?

– Мало ли идиотов. Говорят, из заключенных брали, которым уже все равно.

Ник передернул плечами.

– Ну, не знаю, я бы лучше под статью.

– Не скажи. – Гвоздь почесал шрам под губой. – Когда предлагают или сейчас тебя шлепнуть, или пару месяцев погодить…

– Вы о чем? – влез Карась.

– В войну не до резерваций было, – пояснил Ник.

– И чего?

– Того! – передразнил Гвоздь. – Собирали про́клятых, и из автомата. А уж кто в этой куче окажется и каким рикошетом потом звезданет – как масть ляжет.

– Все равно ерунда, – возразил Ник. – А если переходящее проклятие? Брать с палача подписку, что обязуется кончить жизнь самоубийством?

– Да, проблема, – задумался Гвоздь.

Карась рассердился:

– Тьфу! Нашли тему.

Еще помнил свет: белесый и густой, точно туман. Такой густой, что звуки тонули в нем.

Большие окна были забраны проволочными сетками, но в половине их не осталось стекол. Свет заползал беспрепятственно и растекался между полом и потолком. Колыхался, заставляя стены покачиваться вместе с ним. В этом белесом свете все двигались плавно и бесшумно, точно рыбы. Ник тоже чувствовал себя рыбой – невесомой, не ощущающей собственного тела. Он лежал на полу и знал, что ему повезло. Тех, кому повезло меньше, постепенно уносили, и после них оставались спортивные маты, заляпанные кровью. А тех, кому не повезло совсем, сразу утаскивали вниз – в распахнутые двери просматривалась лестница.

Возле Ника стояли двое парней лет по шестнадцати в одинаково грязных футболках и джинсах. У того, что слева, белобрысого, было перевязано плечо. Парень смотрел в окно и шевелил губами.

Высоко-высоко под потолком медленно кружились гимнастические кольца. Если чуть повернуть голову, то взгляд ловился в баскетбольную корзину и надолго запутывался в сетке.

Из дверей выплыла девушка, похожая на узкую серебристую рыбку. Кажется, она пыталась отогнать парней от окна. Ник видел, как дрожало ее смуглое лицо, обрамленное белой косынкой, и черные брови ломались уголками. Голоса он не слышал.

Мальчишка, лежащий в углу, приподнялся на локтях и беззвучно крикнул, щерясь то ли от боли, то ли от ненависти. Девушка вспыхнула, прикрыла лицо локтем и так, не глядя, попятилась. Выскользнула в коридор.

Оба парня разом обернулись. У Ника сдавило от ужаса горло: тот, что справа – ареф! Здесь! Рванулся вскочить, но не смог даже шевельнуться. Второй парень, белобрысый, придержал арефа за плечо.

А потом дрогнуло под лопатками и затылком. Ник увидел, как парни резко присели и у обоих в руках появились пистолеты. Посыпалось с потолка. Дрогнуло еще раз. В беззвучном крике разевал рот белобрысый, стреляя в окно. Ареф лежал на боку, и половины лица у него не было.

Ник зажмурился.

Тихо. Как тихо! Только мелко подрагивал пол и оседала на губы меловая пыль.

Открыл глаза. Над ним стоял чернобородый мужчина в камуфляже и с автоматом в руках.

В медицинском блоке со сна было зябко и резал глаза свет.

– Быстренько раздеваемся! По очереди проходим сдавать кровь! Потом в кабинет налево! – командовал молодой доктор с острой бородкой. Его голос гулко разносился по кафельному «предбаннику».

Ник лениво потянул через голову майку.

В открытую дверь виднелась лаборантская, где девушка в белом халате уже выставила штативы с пробирками. Девушка была хорошенькая, кудрявенькая, с розовыми губками, и Гвоздь восхищенно зацокал.

– Кто разделся – взвешиваться! Давайте не будем задерживать друг друга!

Вокруг суетились, толкались, бузили.

– Трусы снимать?

– Я стесняюсь! Там барышня!

– А откуда кровь берут?

– У тебя – из задницы!

– Ой, дяденька, я уколов боюсь!

– А я крови! Щас в обморок упаду!

– Кабан, на весы не лезь, раздавишь.

Доктор хлопнул в ладоши, привлекая внимание.

– Трусы и носки можно оставить, кровь берут из пальца. Быстренько, быстренько! Так, молодой человек, не спим! Проходим на анализы!

Ник присел к столу.

– Фамилия? – спросила медсестричка, не поднимая головы.

– Зареченский, – буркнул Ник, подставляя безымянный палец.

На лотке неприятно блестели иглы. Остро пахло спиртом.

– Минутку!

Ник оглянулся – за его спиной стоял врач. Он попросил:

– Пересядь сюда, пожалуйста.

– Зачем это?

– Ну, сразу испугался! Просто у некоторых берем кровь из вены.

– Почему именно у меня?

– Ах, какие все мнительные! По статистической выборке. Давай, мальчик, не задерживай.

Врач сыпал словами, весело скалил зубы, но почему-то ни разу не посмотрел Нику в лицо.

– А если я откажусь?

– Боже мой! Что за детский сад? Давно бы уже закончили. Садись!

Резиновый жгут ловко обхватил руку.

– Поработай кулаком.

Игла вошла в вену. Сдвинулся поршень, втягивая кровь.

– Вот и все, дольше скандалил. Ватку прижми.

На пороге Ник оглянулся – доктор убирал пробирку в отдельный штатив.

В соседнем кабинете проверяли зрение и стучали по колену молоточком. Придуривался Карась: закрыв глаза, он должен был дотронуться пальцем до кончика носа, но все время попадал в ухо.

– Зареченский? – окликнула сухощавая докторица. – У меня к тебе несколько вопросов.

Ник медленно сосчитал про себя до трех и произнес:

– Все в медицинской карте. С тех пор ничего не изменилось.

Докторица смотрела точь-в-точь как те, что решали: оставить его в психушке или выпустить. Неужели баба из комиссии натрепала по инстанциям?

– Значит, тебе не трудно будет повторить.

Ник прошел за ширму, отгородившую угол. Здесь было по-утреннему серо, и докторица щелкнула выключателем настольной лампы.

Если снимут «квоту» по медицинским показателям… Ник провел ладонью по предплечью, ощутив бугорки гусиной шкуры. Как там говорил директор? «Перевод в соответствующее учреждение».