— Три желтых ястреба на синем поле, — с гневом повторил Томас, — на гербе человека, совершившего все это.

Был ли это герб его двоюродного брата? Томас не знал. Отец оставил столько вопросов!

— Не знаю, чья это эмблема, — сказал сэр Джайлз, — но буду взывать к Божьему состраданию, чтобы негодяй корчился в аду за свое злодеяние.

Пока пожары не потухли, не было возможности вытащить тела с пепелища. Обгоревшие трупы почернели и нелепо скрючились от жара, так что даже самый крупный мужчина казался ребенком. Мертвых сельчан отнесли на церковное кладбище для погребения. Тела четверых арбалетчиков отволокли на берег и там раздели.

— Это ты сделал? — спросил Томаса сэр Джайлз.

— Да, сэр.

— Тогда благодарю тебя.

— Мой первый мертвый француз, — злобно проговорил Томас.

— Нет, это не французы, — сказал сэр Джайлз и, подняв одежду одного из солдат, показал вышитую на рукаве эмблему в виде зеленой чаши. — Они из Генуи. Французы наняли их как арбалетчиков. Я в свое время убил несколько таких, но там, откуда они пришли, осталось еще множество. Ты знаешь, что это за эмблема?

— Чаша?

Сэр Джайлз покачал головой.

— Святой Грааль. Эти люди считают, что он у них в соборе. Мне говорили, что это большая зеленая штуковина, высеченная из изумруда, которую привезли крестоносцы. Надо когда-нибудь ее увидеть.

— Тогда я привезу ее вам, — мрачно проговорил Томас, — так же, как верну наше копье.

Сэр Джайлз посмотрел на море. Корабли налетчиков уплыли далеко. Ничего не было видно, только солнце играло на волнах.

— Зачем они пришли сюда? — спросил он.

— За копьем.

— Сомневаюсь, что оно было настоящим. — В последнее время сэр Джайлз растолстел, лицо его было красным, а волосы поседели. — Ведь это было всего лишь старое копье, и ничего более.

— Оно настоящее, — возразил Томас. — Потому-то они и пришли.

Сэр Джайлз не стал спорить, а сказал:

— Твой отец хотел, чтобы ты закончил обучение.

— Мое обучение завершено, — прямо ответил Томас. — Я отправляюсь во Францию.

Сэр Джайлз кивнул. Он считал, что юноша гораздо больше подходит для ремесла солдата, чем для роли священника.

— Пойдешь в стрелки? — спросил он, глядя на огромный лук за плечом у Томаса. — Или хочешь жить в моем доме и со временем стать рыцарем? — Старик чуть заметно улыбнулся. — Ты ведь благородной крови, знаешь?

— Я незаконнорожденный, — возразил Томас.

— Твой отец был высокого рода.

— Вам известно какого? — спросил юноша. Сэр Джайлз пожал плечами.

— Он никогда мне не говорил, а если я настаивал, то лишь отвечал, что его отец — Бог, а мать — Церковь.

— А моей матерью была домохозяйка сельского священника, дочь ремесленника, изготовлявшего луки. Я отправлюсь стрелком во Францию.

— Гораздо больше чести быть рыцарем, — заметил сэр Джайлз.

Но Томас не хотел ни чести, ни славы. Он хотел мстить.

Сэр Джайлз дал ему выбрать, что он хочет взять у убитых врагов. Томас взял кольчугу, пару высоких сапог, нож, меч, ремень и шлем. Доспехи были скромными, но годными, только кольчуга требовала починки, поскольку Томас пробил ее стрелой. Сэр Джайлз сказал, что задолжал отцу Томаса деньги, что могло быть правдой, а могло и не быть, но он выплатил их Томасу и подарил четырехгодовалого мерина.

— Тебе нужен конь, — сказал он, — ведь нынче стрелки ездят верхом. И отправляйся в Дорчестер. Может быть, там найдешь кого-нибудь, кто нанимает лучников.

Тела четверых генуэзцев оставили гнить, а головы отрубили и насадили на вбитые вдоль Хука колья. Чайки выклевали мертвые глаза и общипали плоть до самых костей. Теперь черепа врагов бессмысленно таращились на воду.

Но Томас этого уже не увидел. Он отправился за море, взяв с собой черный лук. Он пошел воевать.

Стояла зима. С моря дул холодный утренний ветер, принося с собой неприятный запах соли и плевки дождя. Если дождь не перестанет, то он неизбежно ослабит силу тетивы.

— Это бессмысленная трата времени, и больше ничего, — сказал Джейк.

Никто не обратил на него внимания.

— Можно было остаться в Бресте, — снова проворчал он. — Сидели бы себе у огня и пили пиво.

И снова ему никто не ответил.

— Забавное название города, — после долгого молчания проговорил Сэм. — Брест[1]. Впрочем, мне нравится. — Он взглянул на стрелков и высказал предположение: — Может быть, снова увидим Черную Пташку?

— Хорошо бы она сделала нам одолжение и пригвоздила тебе язык стрелой, — проворчал Уилл Скит.

Черной Пташкой прозвали женщину, сражавшуюся на стенах города при каждом штурме. Она была молода, темноволоса, носила черный плащ и стреляла из арбалета. Во время первого штурма, когда стрелки Уилла Скита были в авангарде и потеряли четверых, они оказались достаточно близко, чтобы хорошо рассмотреть Черную Пташку, и все их мысли были теперь заняты ее красотой. Впрочем, после неудачной зимней кампании, холода, голода и грязи почти любая женщина казалась красавицей. Но все-таки в Черной Пташке было что-то особенное.

— Она не сама заряжает арбалет, — сказал Сэм, не тронутый суровостью Скита.

— Ну конечно, черт возьми! — отозвался Джейк. — Еще не родилась женщина, которая могла бы взвести арбалет.

— Сонная Мэри могла бы, — возразил кто-то. — У нее мускулы, как у быка.

— И она зажмуривается, когда стреляет, — сказал Сэм, по-прежнему говоря о Черной Пташке. — Я заметил.

— А все потому, что не занимаешься своим делом, черт возьми, — прорычал Уилл Скит. — Так что заткни пасть, Сэм.

Сэм был самым молодым в отряде Скита. Он заявил, что ему восемнадцать, хотя не был в этом уверен, так как потерял счет своим годам. Сын торговца мануфактурой, Сэм обладал лицом херувима, русыми кудрями и черным, как смертный грех, сердцем. Впрочем, стрелял он хорошо, иначе бы не служил у Уилла Скита.

— Ладно, ребята, — проговорил командир, — готовьтесь.

Он увидел шевеление в лагере позади. Враг скоро тоже заметит это, церковные колокола забьют набат, и на городские стены высыпят защитники с арбалетами. Арбалеты выпустят стрелы в нападающих, и задача Скита сегодня — попытаться проредить арбалетчиков на стене своими выстрелами. Как же, угрюмо подумал он. Защитники скрючатся за бойницами, не давая его стрелкам прицелиться, и, разумеется, этот штурм кончится неудачей, как и пять предыдущих.