— А что за блюдо-то Игорь Николаевич состряпал?

Девушка усмехнулась:

— Тушенные в сметане куриные сердечки. Это у отца коронный репертуар. Он четыре-пять блюд освоил, когда еще мама была жива, время от времени их презентовал, чтобы гостей удивить, когда на него стих находил. И это блюдо, куриные сердечки, его коронка. Он рассказывал, что оно — как память о голодном советском детстве: денег в семье не было, и моя бабушка покойная, его мать, часто субпродуктами всю семью потчевала. Бараньи желудки на рынке покупала, мозги коровьи, вымя — всякую такую требуху. Сердечки куриные — из той же обоймы. А у него довольно вкусно получалось. Кроме того, отец биточки из баклажан, бывало, стряпал, салат из креветок с ананасами и яблоками, жареные бананы со шпигом — все необычное, но достаточно простое в готовке, чтобы удивить. А тут — кого, спрашивается, он хотел поразить, если дело обстояло так, как следователь говорит? Значит, пришел один, никого не ждал, сам себе приготовил, поел, выпил — и лег в ванну умирать?

— Может, просто купил в кулинарии да разогрел?

— Я понимаю, что сейчас все, что угодно, купишь, — но такое нигде не видела. Сердечки в сметане! И потом, я знаю его кулинарный почерк. Его это рук дело, и к доктору не ходи.

Стряпня непосредственно перед самоубийством выглядела и впрямь странно, и я сделал в своем блокноте вторую пометку.

— Значит, ваш отец в тот день, в пятницу, поел и выпил. А сколько тарелок на столе стояло? Бокалов?

Полина скривилась.

— В том-то и дело, что одна тарелка. И пустой бокал из-под виски. И еще другой, для шампанского, в ванной комнате, на столике. Но ведь убийца мог замести следы, все вымыть.

— И все-таки факт не в пользу убийства.

— Зато, — с азартом набросилась на меня девушка, — отец прямо в тот вечер, когда его не стало, в пятницу — я чек нашла у него в брюках, смятый, — купил французское шампанское. И нарезку сыров. И фрукты. А шампанского знаете сколько? Шесть бутылок! Шесть! «Дома», извините, «Периньона»! По пять тысяч бутылка, итого на тридцать штук чек — мой отец, конечно, не бедный человек, но зачем ему перед суицидом столько шампусика, сразу шесть бутылей?

— Может, чтобы уйти красиво? — глубокомысленно предположил я.

— Упившись шампанским? Пятью литрами в одно лицо? Согласитесь: если предположить, что он в тот вечер, в пятницу, ждал кого-то, к свиданию готовился — тогда и шампанское, и сыр, и собственноручные сердца в сметане — совершенно объяснимы! К свиданке он готовился!

— Много он того шампанского выпил?

— Одна бутылка пустая валялась. И одна — наполовину. Остальные не тронуты.

— А у вашего батюшки женщина после смерти вашей матери была? Любовница?

— Я не знаю. Правда не знаю. Скорей, конечно, да. Но он никогда ни о каких своих дамочках со мной не говорил, никого на семейные наши праздники не приводил и ни с кем нас не знакомил. Но если разобраться, он далеко не старый еще был и хотя мамочку нежно любил, но жизнь-то продолжается, что поделаешь. Я все понимаю, и я бы его новую пассию приняла. Но, повторяю, никого не знаю, не видела, не слышала.

— Вы говорите: следователь установил, что отец вернулся в тот вечер домой в одиночестве?

— Именно.

— Может, к нему забежала на огонек соседка-красотка из его же подъезда?

— Ох! Дом у нас старый, построен в начале пятидесятых, и публика в основном — семьдесят плюс. Хотя многие сдают жилье, конечно. Поэтому я ничего не исключаю.

— А из квартиры ничего не исчезло?

— Мобильник его. И другая странность. Бумажник у отца лежал, где обычно, и карточки его дебетовые-кредитные в целости-сохранности — но налички в портмоне всего триста рублей. Очень на отца не похоже. Очень. Он всегда говорил — да и учил нас, девочек своих — как он меня с Юлькой и мать называл: вы всегда должны иметь с собой наличку, мало ли зачем может пригодиться. Хотя бы тысяч пять-десять. А тут вдруг всего три сотни.

И это я пометил как явную улику возможного преступления.

— А разные ценности, что в доме были?

— Драгоценности мамины в порядке, хоть они и не все в сейфе лежали, и сам несгораемый шкаф не тронут, и в нем деньги на месте — папа наличку на черный день откладывал, на случай чего. Все осталось в неприкосновенности. Зато пропало нечто другое. Никто этого не заметил, и ни в какой протокол не записали, но я потом обнаружила. Знаете, у отца исчезла гантель…

— Гантель?

— Да, шестикилограммовая. Всегда у него в спальне лежала.

— Он зарядкой занимался?

— Обычно ходил в спортклуб, три-четыре раза в неделю, — а когда совсем не успевал, дома качался. Так вот, я у отца в квартире где-то недели за две до убийства была, поесть ему привозила, и вообще, пообщаться, и гантельки обе на месте присутствовали. А теперь вот — одной нет.

Я записал у себя четвертым пунктом наряду с пропажей телефона и наличных и явлением свежеприготовленной еды и элитной выпивки — таинственное исчезновение гантели.

— Есть и еще кое-что… — Порецкая-младшая на секунду задумалась, формулируя. — Знаете, отец продолжал спать на все той же родительской двуспальной кровати. И знаете: она оказалась застелена совершенно свежим бельем, на нем вообще еще никто не почивал!

— Значит, вам кажется, что Игорь Николаевич готовился к интимному визиту?

— А к чему? Шампанское — раз, приготовленное своими руками блюдо — два, свежее белье — три… Явно для гостьи старался. А что было дальше, никто ведь не докопался. А похоже, что неизвестная особа пришла к нему, выпили-поели, потом она подсыпала ему отравы и сбежала. И вот ведь что: значит, знала заранее, что у отца в аптечке антидепрессанты имеются? Значит, они раньше встречались? Близко знакомы были? Или кто-то ей про таблетки подсказал?

— А какой мотив, вы считаете? Ограбление? По почерку похоже, что орудовала разбойница на доверии, проститутка-клофелинщица. Но добыча-то невелика. Сколько кэша ваш отец при себе мог иметь? Тысяч тридцать, пятьдесят?

— Сейчас и за тысячу убивают. Вдобавок мобильник. Айфон последней модели у отца был. Больше ста тысяч стоит. Для какой-нибудь продажной девки, понаехавшей из города Кирова или Коврова, — целое состояние.

— Конечно, Полина, во всем надо разбираться, но судя по тому, что вы рассказываете, похоже, что орудовал чуть ли не профессионал — практически все предусмотрел, не оставил никаких следов. Возможно, это какая-то разборка по бизнесу?

— Однако отец — не хозяин бизнеса, не владелец. По сути, наемный служащий, в госкорпорации.

— А ваш батюшка важный пост занимал? Может, помешал кому-то?

— Пост — важный. Он начальник управления. И в последнее время, насколько я знаю, очень крупный контракт вел — он мне рассказывал, но экивоками, вскользь, однако я понимала, дело нешуточное и счет там на сотни миллионов шел — долларов. Они в тендере на строительство электростанции в одной южноамериканской стране с китайцами мощно зарубились.