— Отлично. Спасибо. Вы его кому-нибудь показывали? — поинтересовался он, оборачиваясь к моим родителям.

Как будто я не знал, что это означает. Я сказал, что хотел бы сделать еще одно заявление, затем показал ему средний палец и вышел.

Впервые за несколько недель родители на меня наорали. Я с облегчением вслушивался в эти привычные, родные звуки. Я тоже выкрикнул в ответ пару гадостей. Что они рады тому, что дедушка Портман умер. Что, кроме меня, его никто по-настоящему не любил.

Полицейский о чем-то посовещался с моими родителями возле дома и уехал с тем, чтобы вернуться через час и привезти с собой человека, который представился художником-криминалистом. Художник достал большой альбом и попросил меня снова описать чудовище. Я начал рассказывать, а он рисовал, время от времени задавая уточняющие вопросы.

— Сколько у него было глаз?

— Два.

— Ясно, — кивнул он, как будто художникам-криминалистам вовсе не в новинку рисовать чудовищ.

Было совершенно очевидно, что они просто пытаются меня утихомирить. Он окончательно выдал себя, попытавшись вручить мне готовый рисунок.

— Разве вам это не нужно? Для материалов дела и все такое? — спросил я.

Он приподнял брови и переглянулся с полицейским.

— Ах, ну да. О чем я думаю?

Все это было неописуемо оскорбительно.

Мне не верил даже мой лучший и единственный друг Рики, а ведь он был там со мной! Он клялся и божился, что не видел в лесу никакого чудовища, хотя я светил фонариком прямо тому в лицо. Он так и сказал полицейским. Зато Рики слышал лай. Мы оба его слышали. Поэтому никто особенно не удивился заключению полиции, гласившему, что дедушку убила стая озверевших собак. Судя по всему, такую стаю видели неподалеку. Всего неделю назад она напала на женщину в Сенчури-Вудз. И это тоже произошло ночью.

— Именно тогда, когда этих чудовищ труднее всего разглядеть! — воскликнул я, обращаясь к Рики.

Но тот лишь покачал головой и пробормотал что-то насчет того, что мне нужен псих.

— Ты хочешь сказать, психиатр, — вздохнул я. — Как я рад, что ты меня понимаешь.

Мы сидели на плоской крыше моего дома, наблюдая закат солнца над заливом. Рики, как пружина, свернулся на смехотворно дорогом адирондакском[1]стуле, который мои родители привезли из поездки в края, населенные амишами[2]. Ноги он поджал под себя, а руки скрестил на груди и с видом угрюмой решимости беспрестанно курил сигареты. Мне всегда казалось, что у меня дома ему слегка не по себе. Но по тому, как он поспешно отводил глаза в сторону, не успевая даже задержать на мне взгляд, я видел, что сейчас его смущает не богатство моих родителей, а я сам.

— Думай что хочешь, но я тебе честно скажу, — вздохнул он. — Продолжай чесать о монстрах, и они тебя упекут. Вот тогда ты действительно станешь особенным мальчиком.

— Хватит меня так называть.

Он щелчком отбросил сигарету и выплюнул через перила огромный блестящий комок табака.

— Ты что, одновременно курил и жевал табак?

— А ты что, моя мамочка?

— А что, похоже, что я отсасываю дальнобойщикам за продуктовые талоны?

Рики был большим любителем шуточек о мамуле, но это оказалось чересчур даже для него. Он вскочил со стула и толкнул меня так сильно, что я чуть не упал с крыши.

— Проваливай отсюда! — заорал я, но он уже шагал прочь.

Прошло несколько месяцев, прежде чем я увидел его снова. Вот тебе и друзья.

* * *

В конце концов родители таки повезли меня к психотерапевту, сдержанному смуглому человечку по фамилии Голан. Я не сопротивлялся. Я знал, что нуждаюсь в помощи.

Я думал, что окажусь крепким орешком, но доктор Голан раскусил меня на удивление легко. Своим спокойствием и невозмутимостью он практически загипнотизировал меня. Ему хватило двух сеансов, чтобы убедить меня в том, что чудовище было не более чем продуктом моего перевозбужденного воображения. Смерть дедушки так меня потрясла, что я начал видеть то, чего на самом деле не было. Ведь изначально именно дедушка Портман поместил это существо в мое сознание, объяснял доктор Голан. Поэтому не было ничего удивительного в том, что, пережив самое жестокое в своей короткой жизни потрясение, я увидел то, чего всю жизнь боялся мой дед.

У этого состояния даже было название: острая стрессовая реакция.

— Это так тупо, — пошутила мама, услышав мой диагноз. — Не вижу в этом ничего острого.

Ее шутка оставила меня равнодушным. Все, что угодно, лишь бы не простой диагноз «помешательство».

Но то, что я больше не верил в чудовища, никак не улучшило моего состояния. По ночам я по-прежнему просыпался от кошмаров. Я вздрагивал и страдал от мании преследования. Я испытывал затруднения в общении с другими людьми, и мои родители наняли мне учителя, чтобы я мог учиться дома, а в школу ходить только тогда, когда чувствую в себе силы. Они также — наконец-то! — позволили мне бросить работу в «Смарт-Эйд». Я должен был поправиться, и это стало моей новой работой.

Очень быстро это занятие мне также надоело. Я решил добиться того, чтобы с этой должности меня тоже уволили. Как только стало ясно, что мое безумие временное, задача доктора Голана свелась к выписыванию рецептов. Тебе все еще снятся кошмары? У меня кое-что от этого есть. Паническая атака в школьном автобусе? Вот это тебе поможет. Не можешь уснуть? Давай увеличим дозу. От всех этих пилюль я толстел и тупел, но продолжал влачить жалкое существование и спал всего по три-четыре часа за ночь. Поэтому я начал лгать доктору Голану. Я делал вид, что все хорошо, в то время как мешки у меня под глазами были видны невооруженным глазом, а любой неожиданный звук заставлял меня нервно вздрагивать. В течение целой недели я придумывал сны, которые выглядели скучными и обыкновенными, как сны нормального человека. В одном из них я был на приеме у зубного врача, в другом летал. А однажды я сказал доктору Голану, что две ночи подряд мне снилось, что я пришел в школу полностью голым.

— Как насчет чудовищ? — оборвал он меня.

Я пожал плечами.

— Никаких чудовищ. Наверное, это означает, что я выздоравливаю?