Наконец, серьезно повлияло на снижение уровня литературы уничтожение в издательствах, ставших коммерческими, службы редакторов, а то и корректоров. Приписка в выходных данных, что текст публикуется «в авторской редакции», означает, что книга выходит со всеми ошибкам, описками и просто глупостями, допущенными автором. Вы можете себе представить на программке «Большого театра» такое примечание: «Артисты поют и танцуют как умеют». Но ведь «авторская редакция» — это, по сути, то же самое. После всех перечисленных новшеств следует удивляться не обрушению уровня литературы, а тому, что есть еще авторы и издатели, не поддавшиеся соблазнам и работающие по гамбургскому счету. Но вокруг их книг создана плотная завеса молчания. Почему? Потому что подлинные таланты строем не ходят. А назначенные классики ходят…

Для полноты печальной картины следует коснуться еще одной больной проблемы. Без преувеличения лихой бедой отечественной словесности стало то обстоятельство, что издательское дело, толстые журналы, грантовая поддержка авторов, книжные ярмарки и многое другое, касающееся писателей, оказалось под контролем «Роспечати», как в формалине сохранившей все разрушительные пороки ельцинского министерства печати. Ситуация еще более усугубилось, когда это агентство было искусственно изъято из ведения Министерства культуры и передано в Минсвязи, которое теперь называется Минцифры. Заметьте, русское Слово оказалось в ведение цифири. Не странно ли?

Когда я возглавлял ЛГ, мы много писали о «художествах» Роспечати, так что отсылаю любопытного читателя к подшивкам «Литературки». На основе наших публикаций возбуждались уголовные дела против некоторых руководителей этого агентства. Но в нашем богоспасаемом Отечестве, как выразился Есенин, «еще закон не отвердел». Отвертелись. Однако, на мой взгляд, главные грехи пресловутого агентства даже не те, что связаны с вольным расходованием казенных средства. Нет. Речь о других пороках, недопустимых в государственном учреждении. Это, во-первых, разрушение патриотического сознания, а во-вторых, бойкотирование идеи консолидации писателей, даже, напротив, всяческая поддержка двухообщинности литературы с явным благоволением к либеральной группе, что видно по всему: по грантовой политике, по тому, переводы каких книг продвигаются за казенный счет за рубеж, по тому, кого делегируют, чтобы представлять лицо русской литературы…

На одной из зарубежных книжных ярмарок, где Россия была главный гостем, наш павильон украсили березками, а на белых стволах были начертаны имена лучших писателей Отечества: Гроссман, Солженицын, Бродский, Улицкая, Аксенов, Горинштейн, Сорокин, Пригов и т. д.

…Напрасно посетители искали на березках Шолохова, Белова, Рубцова, Распутина, Астафьева, Леонова… Мелочь? Да как сказать. Был скандал. Замяли.

Дальше — больше. На открытии и закрытии Года литературы, организованного все той же Роспечатью, в МХТ имени Чехова не назвали ни одного национального автора, ни одного имени — ни классика, ни современника. Такую акцию в многонациональном государстве следует рассматривать как откровенно подрывную. Как же иначе? ЛГ опубликовало возмущенное письмо пятнадцати народных писателей, представлявших свои автономные республики. И что? Снова замяли.

На петербургском книжном салоне второй человек в Роспечати из президиума, где кстати не было ни одного писателя, директивно объяснял нам, сидевшим в зале литераторам, что лучшим стилистом в современной отечественной словесности, новым Набоковым, является независимо от его политических взглядов обитающий в Швейцарии прозаик Михаил Шишкин. Дело не в том, что буквально через неделю-другую Шишкин разразился такими гнусностями в адрес России и президента Путина, что все просто оторопели… Дело в другом: даже курировавшие советскую литературу работники ЦК КПСС (люди, кстати, весьма компетентные) никогда не позволяли себе объяснять писателям, кто из них лучший стилист. Это как раз являлось прерогативой экспертного литературного сообщества. Но Роспечать именно таким директивным навязыванием и занимается.

И последнее. Выступая на Литературном собрании, я обратился к президенту Путину с двумя просьбами. Первая — вернуть в лоно Министерства культуры, как говорится по принадлежности, если не всю Роспечать, то хотя бы издательское дело, толстые журналы, книжные ярмарки и грантовую поддержу литераторов. Зал долго аплодировал. Президент удивился, что писатели числятся по ведомству Минсвязи, и обещал разобраться. Во-вторых, я попросил руководителя страны помочь нам в воссоздании профессионального писательского сообщества. Зал и тут меня поддержал. Президенту эта инициатива показалась перспективной, и он сказал: «Вот и займитесь этим!»

Обещанного пять лет ждут. Дождались. Вроде бы, процесс воссоздания такой организации запущен. Но когда я узнал, что в оргкомитете инициативу опять перехватила Роспечать, мне стало ясно: ничего путного из этой затеи не выйдет. Зачем городить огород? О том, что Шишкин — лучший стилист, мы уже знаем. Обойдемся без директив от «малого меньшинства»!

Газета «Культура», октябрь, 2020

В год 30-летия развала СССР невольно задумываешься о прошлом, задавая себе вопрос: «А могло ли быть иначе?» По-моему, крах Советского проекта был предрешен тогдашним состоянием умов, охваченных нарастающим неверием в те смыслы и практики, а проще говоря, в слова и дела, которыми жил СССР. Виновата ли в этом охлаждении к «красному проекту» Советская власть, точнее, верхушка КПСС? По-моему мнению, безусловно виновата. Она, объявив себя «нашим рулевым», постоянно опаздывала с реформами экономики, остававшейся во многом мобилизационной, не преуспела в насыщении прилавков, особенно провинциальных, «ширпотребом», не обеспечила обновления идеологии, сохранявшей детское простодушие баррикад, а народ-то к тому времени вырос… Власть до последнего держалась упертого атеизма, хотя примирение с ведущими конфессиями давно назрело, к тому же, многие страны соцлагеря давали образцы мирного сосуществования религии и коммунистической идеологии. А меня еще в 1979 году гоняли на «комсомольскую антипасху»…

В общем, претензии можно предъявлять до посинения. Но и сказать, что страна не развивалась тоже ведь нельзя. Развивалась буквально на наших глазах, причем, сохраняя при этом заявленный ранее принципы равенства и социальные гарантии. Впрочем, тогда многие этого не ценили, как не ценят иные мужья верных, хлопотливых, но чересчур и властных жен…

Мне в те годы приходилось много ездить по стране. Как относились простые люди от Бреста до Курил к Советской власти? Я бы это отношение назвал хмурой привязанностью. Речь прежде всего о старшем поколении, помнившем времена, по-настоящему трудные, а то и невыносимые. Более того, в народе жило эдакое чувство ворчливого оптимизма. Коммунизма уже, конечно, не ждали, но, зайдя, в магазин, где на выбор красовались советские холодильники разных марок, в грядущий развитой социализма поверить было возможно.

Другое дело — интеллигенция, особенно столичная, и «номенклатура», а лучше воспользоваться забытым ныне словечком «совпартактив». В этих стратах укоренилось твердое убеждение, что им недодали, что люди умственного труда достойны большего. А если граждане выезжали за рубеж, пусть даже в соцстраны, то, вернувшись, наш рынок товаров и услуг они воспринимали как издевательство, хотя никто не голодал и разутым не ходил. Доминантой интеллигентного мировоззрения стал иронический скептицизм в отношении «этой страны». Тогдашняя сверхпопулярность ухмыльчивого Жванецкого, которого ныне трудно читать, вовсе не случайна. Но при этом у большинства, за исключением тех, кто наладился в эмиграцию и культивировал в себе неприязнь к «красному Египту», сохранялась уверенность в том, что в СССР при правильной постановке вопросов и верном их решении может все измениться к лучшему.