Молча протиснувшись мимо обнимающихся, она прошествовала на кухню, прихватив по дороге пакет с купленным куриным мясом. Настроение отчего-то испортилось, и тут же снова нагрянула тошнота. По всей видимости, и настроение, и наличие тошноты в это утро напрямую зависели от степени удаленности «босса».

Чем он дальше – тем лучше, и тем меньше проявляется токсикоз. Чем ближе – тем ужаснее она себя чувствует.

Может, попросить его, чтобы он снова ушел? Странно, и отчего это она его так невзлюбила? Ведь по большому счету он ей ничего плохого не сделал. А то, что слишком уж долго собирался в магазин – так ведь он и понятия не имел, как сильно у нее желудок скрутило! Если б знал – освободил бы, наверное, побыстрее квартиру от своего присутствия, чтобы дама могла остаться наедине с унитазом, в полной тишине и покое…

Достав из кармана мятную жевательную резинку, Майя сунула в рот сразу три пластинки и принялась усиленно двигать челюстями. Тошнота слегка отпустила, и она героически принялась за разделку куриного мяса.

Работодатель, определенно умеющий читать мысли на расстоянии, в кухне больше не появлялся. Лишь изредка доносились из комнаты голоса отца и сына, с восторгом обсуждающих планы на сегодняшний день. Потом заработал телевизор, зазвучала музыка из какой-то детской передачи. Пока жарились котлеты, Майя успела замесить песочное тесто для торта и даже раскатать его на коржи. Заглянувший в кухню Арсений улыбнулся довольной улыбкой, похвалил ее за оперативность и снова исчез из поля зрения.

Майя была благодарна ему за невмешательство. На самом деле, в ее состоянии варить на плите основу для заварного крема и при этом поддерживать светскую беседу было просто невозможно. Или одно – или другое, а еще лучше – ни то и ни другое, а третье.

Третье – бродить по квартирам в новостройке неподалеку от дома и вдыхать вожделенный запах свежей побелки…

В душе отчего-то нарастало чувство обиды. И, как ни старалась, заглушить его она так и не сумела. Покончив наконец с котлетами и установив в холодильнике огромное блюдо с тортом, покрытым шоколадной глазурью, она вышла из кухни, сухо отчиталась о проделанной работе, напомнила, что торт можно есть не раньше чем через пять-шесть часов, потому что он должен пропитаться кремом, забрала заработанные деньги, педантично отсчитала сдачу и вручила ее Арсению, несмотря на активные протесты с его стороны и уговоры «оставить на мороженое».

– Я не ем мороженое. Меня от него тошнит, – честно сказала Майя.

Прозвучало грубовато.

Арсений уставился на нее с удивлением, но ничего не сказал. Молча засунул сотню обратно в портмоне и проговорил: «Спасибо».

– Не за что. До свидания, – ответила Майя и вышла из комнаты.

Уже на пороге, обуваясь, она вдруг поняла, откуда взялось это чувство обиды.

Она обижалась на Федора! Более того, ревновала его к отцу! Вот ведь, так замечательно они общались целых полчаса, успели почти подружиться, а тут появился этот… этот отец. И все – как отрезало.

– До свидания, тетя Майя! – послышался громкий крик в тот момент, когда Майя уже почти закрыла за собой дверь. – До свидания! Спасибо!

– Не за что, – пробурчала она себе под нос, а вслух сказала: – С днем рождения!

Не став дожидаться лифта, быстро сбежала вниз по ступенькам. Вышла из подъезда, зажмурилась от яркого солнца – и вдруг рассмеялась. Над собой и над своими странными обидами.

Проходящий мимо пожилой мужчина подозрительно на нее покосился. Наверное, решил, что она сумасшедшая.

«И правильно решил!» – усмехнулась она мысленно и бодро зашагала к остановке.

До чего же странно складывается иногда жизнь!

Странно и неправильно.

Интересно, это только у нее, Майи Аксеновой, жизнь сложилась неправильно и странно, или это у всех так? Вот, например, сидит сейчас напротив нее в автобусе женщина средних лет. Женщиной ее можно назвать с большой натяжкой, потому что признаков женственности за давностью лет практически не осталось. Скорее существо женского пола в возрасте от сорока и до шестидесяти. Тетка. С огромным желтым пакетом на коленях, сквозь который просвечивают силуэты сдавленных со всех сторон картошкой и луком сосисок, сверху торчат сочные оранжевые верхушки первых весенних морковок. А пахнет от пакета почему-то сырой печенкой, и к этому запаху примешиваются еще десятки других. Тетка держит пакет крепко, двумя руками, прижимает к груди, всем своим видом давая понять: вот пусть только попробует кто-нибудь покуситься на эту ее драгоценную собственность. Уж она за эту собственность постоит – так, что мало не покажется. И видимо, весь смысл жизни этой женщины без возраста и признаков пола только и состоит в том, чтобы охранять пакет с продуктами. А глаза – тусклые, равнодушные, и мысли все на лице написаны. Мысли простые, нехитрые: как бы успеть за выходные все дела домашние переделать, щей наварить, белье перестирать, перегладить, а неплохо бы еще и накрахмалить, квартиру убрать, полы перемыть. А в понедельник – на работу. Нелюбимую, надоевшую за долгие годы. Вахтершей на проходной, санитаркой в больнице, в лучшем случае – инспектором отдела кадров или фасовщицей в магазине.

А ведь было когда-то этой тетке двадцать пять лет, продолжала свои размышления Майя. И не думала она, не гадала, что жизнь ее вот так безрадостно сложится. Мечтала наверняка стать телеведущей или стюардессой… Или, например, балериной, как мечтала Майя в детстве. А жизнь показала большой кукиш и превратила двадцатипятилетнюю девушку в тетку без возраста, которая теперь уже ни о чем не мечтает и от жизни никаких радостей не испытывает – одну только беспросветную, нескончаемую усталость… И ждет, наверное, когда уж она кончится, эта жизнь нескончаемая…

Несостоявшаяся стюардесса-телеведущая неодобрительно покосилась на Майю и многозначительно кашлянула. Майя отвела глаза, почувствовав легкий укор совести: в самом деле, ни к чему было пялиться на тетку так, будто она музейный экспонат, живая иллюстрация неправильно сложившейся жизни. Таких вот неправильно сложившихся жизней кругом – полно, хоть в банки укладывай и консервируй, как огурцы с грядки в урожайный год. Автобус ими битком набит. И даже симпатичная, не в пример тетке с пакетом ухоженная женщина с длинными, красиво уложенными волосами – и она тоже смотрит в окно с такой тоской, что вся ее ухоженность кажется лишь маскарадом. Защитным панцирем, чтоб никто не догадался, что внутри – все та же пустота несостоявшейся жизни.

Майя вздохнула. И угораздило же ее родиться на свет такой пессимисткой! Другая на ее месте в тетке с большим пакетом моментально разглядела бы счастливую и довольную мать семейства, только и мечтающую о том, как бы поскорее воссоединиться со своими домочадцами и накормить их вкусным обедом. А в женщине с красиво уложенными волосами – романтическую особу, пребывающую в состоянии легкой грусти от предстоящей недолгой разлуки с возлюбленным.

А Майя все видит в черном свете.

Нет, не всегда, конечно. Бывает, и очень даже часто, что в розовом.