– Я проводник… – ответила она, добродушно лыбясь во всё лицо.

Только не говорите мне, что это – милашка, сидящая передо мной сейчас – голая и ничем неприкрытая. Уважаемые романтики, можете сколько угодно уверять меня, что женское тело бесподобно, но все мы прекрасно понимаем, что оно является таковым лишь до тех пор, пока так и нашёптывает зайти в гости на огонёк, пока снаружи всё гладко и не сморщенно, а сам проход аккуратно выбрит.

Так, подождите, одну секунду…

Нет, не подумайте, я не настолько чувствительная особа. И стошнило меня вовсе не из-за этого мало вдохновляющего зрелища. Просто мне плохо. Голова трещит, как после неслабой попойки, а перспектива жить дальше не особо прельщает.

Я сжимаюсь комочком на кровати, обнажённая бабушка приближается ко мне, вертя туда-сюда своими прелестями. Затем она обеспокоено кладёт свои потные руки на мои плечи. Сжальтесь, я не хочу подцепить ещё какую-то заразу от неё!

– Тебе плохо? Не волнуйся, сейчас всё уберём… – и затем старуха крикнула: – …Ну, где вы там, Ангелы?!

Я осмотрелась. Маленькая комната, две скрипучие кровати, закрытая дверь, зарешеченные окна, одинокая блевотина, голая бабка и я вся в белом.

Признаться, абсолютно ничего не помню после суда, да и сам процесс в памяти всплывает смутно.

– Где я?

Бабушка вздохнула и отошла от меня. Немного легче.

– Это фойе рая!.. – воскликнула она во весь голос.

Ах да, вспомнила. Я в психушке. Теперь всё встаёт на свои места.

– Сейчас объясню, что это значит! – продолжала бабуля. – Человек оказывается между Адом и Раем совсем не после смерти, но после того как ты что-то натворишь! Что-то такое, такое!.. В общем, теперь ты ждёшь. Ты ждёшь решения! Да-да, решения! Хочешь, поделюсь секретом, как попасть в Рай? Хочешь, ведь хочешь, да?

О боже!

Я ринулась к двери и заорала что есть мочи: «Выпустите меня!!! Она одна из них! Я не могу, она сейчас, она сейчас!!! Помогите!!! КТО-НИБУДЬ!!!».

Щёлк. Дверь открывается, вламываются два здоровых мужика и прижимают меня к кровати.

– Нет! – пытаюсь я вырваться. – Вы не оставите меня здесь!

– Транквилизатор сюда!

Что-то вкололи.

Темнота.

Прежде чем я представлюсь, вы должны усвоить три вещи.

Первое, я не убивала своего мужа, я убивала пришельца. Просто долгое время мне снился сон. В нём говорилось, что тот, кто назовёт меня жирной – пришелец. Как только этот мерзавец раскроет себя, я должна буду взять кухонный нож и спасти себя от оскорблений наглого существа. Поймите, мой муж не способен на такие слова, это был пришелец.

Второе, я не плохая. Возможно, бываю иногда вспыльчивой, разбрасываюсь посудой, порой могу отшлёпать своего ребёнка, но только за проступки и только когда у меня месячные. Девушки поймут. Я вовсе не плохая, всё дело в особенностях строения женского организма.

Третье, я не сумасшедшая, и, уж тем более, я не верю ни в каких пришельцев.

Неважно, как меня зовут. Считайте, что я безымянная.

Рост: сто шестьдесят пять сантиметров.

Вес: восемьдесят один килограмм… Да не смотрите вы так, поправилась после беременности. Только попробуйте сказать, что у меня проблемы с лишним весом. Предупреждаю!..

Работа? День напролёт тружусь секретаршей в фирме, название которой вам наверняка ничего не говорит. Точнее, трудилась, а сейчас я в психушке.

Возраст. Всё вам так обязательно знать. Тридцать два мне, тридцать два!

Семья: отец – директор какого-то департамента одной из самых знаменитых нефтяных компаний нашей страны.

Мать – домохозяйка. Добрая, ласковая, заботливая.

И, кстати, вовсе не важно, кто они такие. Главное то, что родители любят меня. На полном серьёзе, я никогда не испытывала потребности в любви.

Ну а теперь посмотрите на меня. Что это за складки под животом, чьи эти лодыжки и откуда взялась эта, простите, жирная жопа?

Всё из-за того пришельца. Впрочем, давайте по порядку.

Проблема заключалась в том, что я давно разочаровалась в жизни. Разочаровалась потому, что узнала всю правду о ней.

Когда-то я считала себя красивой и привлекательной. Мои параметры были недалеки от стандарта девяносто-шестьдесят-девяносто.

В пятом классе вместе со мной учился мальчик. Целый год он дёргал меня «за косички», пытаясь привлечь внимание, пока однажды между нами не возникла пропасть. Неожиданно он перестал цепляться, начал избегать встреч, но при этом тайно и безмолвно пялиться в мою сторону на уроках. Мальчишки, они ведь такие. Вечно гоняясь за чем-то непонятным, вдруг останавливаются и задают себе вопрос: «Что я делаю? Для кого? Для чего? Зачем?».

Этот мальчик проучился семь лет в художественной школе, и

окружающие вполне серьёзно называли его будущим Леонардо да Винчи. Девчонки были от него в восторге, что, разумеется, тешило моё самолюбие. Что ж, надо признать, рисовал он действительно неплохо, и в одиннадцатом классе решился назначить мне встречу. Это произошло в жаркий летний день. Странно сейчас это осознавать, но в момент, когда я услышала его голос по телефону, приятный холодок пронесся по всему телу. Даже сердце стало биться немного сильнее.

– Я понял ещё в младших классах… – запинаясь, сказал он мне в кафе.

– Понял что? – мой голос прозвучал непривычно робко.

Я заметила маленький клочок бумаги, который случайно показался из его нервно теребившихся рук. Мне удалось разглядеть написанные мелким и красивым почерком, слова: «Мне нужно… Я люблю…».

В тот момент меня и постигло прозрение, оказавшееся таким ярким и сильным. Достаточным для того, чтобы полностью опустошить, похитить мою душу, оставив земную плоть сгорать на этой раскаленной солнцем земле. Минута молчания, и вот он произносит три заветных слова.

Мои глаза опустились, а улыбка исчезла с лица.

Он не выдержал и продолжил дальше.

– Помнишь, мы сидели как-то раз на уроке рисования? В тот день я нарисовал тебя…

Разумеется, я знала об этом. И не только я, вся школа была в курсе.

– Рисунок никуда не годился, а я так сильно хотел, чтобы он получился.

Он достал сумку, и вытащил оттуда холст. На нём оказался изображён мой портрет. Даже я, ничего не смыслящая в искусстве, не могла не обратить внимания на идеально подобранные краски.

С такой же удивительной тщательностью были обведены и контуры лица.

– Красиво… – я прошептала это так отстраненно и бесчувственно, что он и не услышал того единственного теплого, произнесенного мной тогда слова.