И Сенека ответил по-прежнему невозмутимо:

– Я благодарю тебя за плату, Цезарь.

– И еще поблагодари меня за то, что я не забыл твою постоянную дурацкую заботу о том, что скажут о тебе потомки. Именно поэтому я придумал эту идиотскую величественную смерть в ванне среди учеников! Остальное дополнит легенда.

– И за это я благодарю тебя, Великий цезарь, – сказал Сенека.

– Как он показывает нам, – засмеялся Нерон, – что не боится смерти! Ах, Сенека, – он обнял учителя, – я часто наблюдал смерть и скажу: одно дело – представлять смерть, и совсем другое – умирать. Особенно как умирают в наш просвещеннейший век. – И Нерон, уткнувшись лицом в лицо Сенеки, бормотал безумно: – Вот придет Тигеллин… Тигеллин – великий ученый. Он открыл закон.

И вдруг Нерон наотмашь ударил Сенеку по лицу. Старик вскрикнул, но тотчас спохватился. И вновь спокойное гордое лицо Сенеки глядело на Нерона. Нерон усмехнулся:

– Прости, учитель, но ведь промелькнуло, не правда ли? Но это только начало страха… А если с тебя сорвут одежду?

Одним движением Нерон бросил старика на колени. И Амур ловко закрепил его голову в деревянных тисках.

– Зажмут твою голову до хруста, – яростно шептал Нерон, усевшись на корточках рядом с Сенекой. – И обнажат твою тощую задницу! Ну какой может быть героизм в такой позе? Одна боль и стыд. Спроси у Цицерона. И опять, Сенека, опять у тебя промелькнуло. Нет, ты не виновен в этой своей слабости, просто повторяю: есть закон пытки. Его открыл наш верный Тигеллин. Звучит он так: каждый человек, обладающий богатством и почетом, обязательно не выдержит унижения и боли плоти. И чем больше были его достояния и права, тем скорее. А ты у нас великий богач, один из самых уважаемых людей. Нет, Сенека, вопрос не в смерти, а в том, как наступит смерть. – засмеялся Нерон и поднялся.

Амур освободил голову Сенеки. Нерон помог Сенеке встать и благодушно закончил:

– «Но мы все исследуем» – как любил говорить мудрец Сократ, которым ты перекормил меня в детстве. И только тогда я расплачусь с тобою. Но придется торопиться, чтобы все успеть к приходу Тигеллина. Ведь нам определять, а ему – исполнять плату. За дело!

Амур церемонно подошел к Сенеке с золотым кубком в руках. И, поклонившись, высыпал из кубка ему на голову множество свитков.

– Это и есть, – усмехнулся Нерон, – твои письма к Луцилию. Точнее, выдержки из них. Я составил из твоих писем краткий итог, как ты учил меня когда-то.

Амур наклонился, поднял с арены свиток. И сунул Сенеке.

– Прогляди. Это твои слова? – спросил Нерон.

Сенека как обычно невозмутимо проглядел свиток и бросил его на арену.

– Это мои слова.

– И отлично, – сказал Нерон. – Сейчас ты прочтешь все это вслух. Ну а мои ребята…

И тут Амур вынул из темноты золотую кифару. Наигрывая на кифаре, Амур – какой-то вдруг угловатый, странный – надвигался на Сенеку.

– Что с ним?! – в изумлении воскликнул Нерон. – Неужто?! Да это метаморфоза!.. Свершилась! Сенека, ты узнал? Это он – мой бедный братец Британик, которого я… Смотри, какой худенький, слабенький, с лицом юного бога. Помнишь, как он прелестно пел – мой сводный брат Британик?

И Амур запел.

– Говорят, я был влюблен в него и даже склонил его к греху, – причитал Нерон, лаская Амура. – Все сплетни! Он опять с нами – Британик живой! Британик! Британик! – звал Нерон.

– Неро-он! Нерон! – отвечал Амур. И оба они смеялись.

И, радуясь встрече братьев и тоже смеясь, Венера пошла по арене к Сенеке, вся какая-то новая – величественная, недоступная.

– О боги! И с ней – метаморфоза!.. Ты узнал ее, Сенека? Это целомудренное тело? Вспомнил?.. Как она была чиста! И не потому, что неопытна, а потому, что волей победила свои греховные женские наклонности. Ну?! Ну, это же моя жена! Моя бедная Октавия! Ты сам говорил, что она вылитая богиня Веста! Бедная Октавия, я ведь ее… тоже… Октавия! – кричал Нерон. – Октавия! Ты опять с нами!

И вдруг Венера расхохоталась. И разом ее походка изменилась, и бедра начали гулять. Она теснила Сенеку в греховном танце.

– Нет, это уже не Веста! – вопил Нерон. – Это метаморфоза!.. Смотри, праведник, я провожу линию вдоль ее спелой груди, живота, стройных полноватых ног. Получилась волна! Та самая сладострастная волна, из которой она родилась! Да, это – Венера, полная желания. Это она – моя мама! Ты сам всегда сравнивал маму с Венерой. Я сразу это вспомнил, когда увидел маму нагую со вспоротым животом. Сенека, к нам пришла мама! Мамуля, которую я тоже… Мама! Мамочка! Да, да, они все с нами, Сенека!.. Как прежде.

Из подземелья раздались крики.

– Ну конечно. Мы забыли об этих.

Нерон поволок Сенеку в центр арены. И наклонил его голову к решетке.

В подземелье веселье достигло апогея. Дым благовоний смешивался с копотью масляных ламп, блестели нагие, умащенные тела. Люди валялись на мраморном полу, отяжелев от вина, храпели на ложах, занимались любовью – все это в гоготе, в пьяных криках, стонах.

– Эти лежат на шлюхах, жрут, пьют и орут, – зашептал Нерон. – Эти и есть толпа, точнее, великий римский народ, который нас с тобой окружал все эти годы. Теперь, по-моему, собрались все. Можно начинать. Ну естественно, роль Нерона буду играть я. Что ты уставился?

– Я не понимаю, Цезарь, – сказал Сенека. Нерон усмехнулся:

– Помнишь, ты рассказывал мне в детстве историю, как умирал великий цезарь Август? Он собрал друзей, поправил прическу, старая кокетка, и спросил: «Как я сыграл комедию жизни? Если хорошо, похлопайте на прощание. И проводите меня туда аплодисментами». Так и мы с тобой сейчас… в ожидании Тигеллина сыграем комедию нашей жизни… Это нужно тебе, чтобы уйти, и мне, чтобы с тобой сполна рассчитаться. И быть может, проводить тебя туда аплодисментами. Да здравствует театр! Понятно, роль Сенеки будешь играть ты. Для этого я дал тебе твои письма.

– Кто же отважится сказать, хорошо ли мы сыграли комедию жизни? – спросил Сенека.

Нерон подошел к огромной золотой бочке.

За длинные седые волосы он вытянул из бочки человека.

Лицо старика с печальными глазами смотрело на Сенеку в свете факелов.

– Судья в бочке, – усмехнулся Нерон. – Бочку прислал мне с письмом префект Ахайи для завтрашнего, прости, уже сегодняшнего представления. Он пишет, будто этой бочке четыре сотни лет и она всегда стояла на торговой площади Коринфа. Уверяет, что в этой бочке когда-то жил сам Диоген. И с тех пор уже четыреста лет она не пустует: в ней всегда обитает какой-нибудь мудрец. О мудрости вот этого старца ходят легенды. Как тебя зовут? – спросил Нерон старика в бочке.

– Отойди, пожалуйста, ты заслоняешь мне солнце, – ответил старик.

– Но это сказал не ты. Тот, кто произнес это, звался Диогеном, – усмехнулся Нерон.