— Юля, немедленно успокойся! И ты, Коль, тоже держи себя в руках… у тебя ведь давление и сердце, — попыталась примерить родных Эльвира Тимофеевна.

— А у меня, мама, ребенок под сердцем. Но вы продолжаете делать все, чтобы я плакала и страдала, хотя доктор сказала, что мне нельзя волноваться.

— Юля, — Николай Алексеевич постарался говорить более спокойным тоном, — Таня тут совершенно не при чем.

— Ах не при чем! Разве она не твоя любимица, папа?! Скажешь по-другому? — вопросительно уставилась на отца Юля, а тот виновато отвел глаза. — А я вам только проблемы всегда доставляю, и моего ребенка вы тоже не будете любить. Замучите своими наставлениям… Как вы мне надоели! Меня от вас тошнит, от вас и вашей ненаглядной Танечки… Да пошли вы все! — совершенно не жалея родителей, истерично орала блондинка.

— Юля, не неси чепуху. Я вас обеих люблю! И мама тоже.

— Ха, любишь! — зло иронизировала прекрасная блондинка. — За Таню ты бы любого урыл, а ради меня и пальцем не хочешь пошевелишь. Что тебе стоит сходить к Шувалову и заставить на мне жениться! Ведь Алекс — отец моего ребенка.

— Юлька, да кто мы такие, чтобы заставить кого-то жениться?! Ты себя слышишь? Он здоровый богатый мужик. Что за бред ты несешь? — удивлялась Эльвира Тимофеевна.

— Я не хочу, чтобы мой ребенок был ублюдком… — упрямо повторяла Юля. — С Таней вы бы совсем по-другому разговаривали, вы всегда с ней по-другому говорите. А со мной только как с мешающей вам дурочкой. Знаешь, что, папочка, — злая плачущая блондинка обвинительно стала тыкать в отца пальцем. — Если ты не пойдешь к Шувалову… я покончу с собой и этим никому не нужным ребёнком. Так и знай, папочка!

— Юленька! — всплеснула руками мама. — Да что ты такое говоришь? Как ты можешь?!

На светловолосую фурию было страшно смотреть… Она вся тряслась, заплаканные голубые глаза горели ненормальным истеричным блеском. Эльвира Тимофеевна подскочила к дочке, попыталась обнять девичьи худенькие плечи, но та лишь грубо оттолкнула мать, опрокинула стоящий рядом с ней стул, потом сбросила находящиеся на маленьком компьютерном столике письменные принадлежности.

— Дочка, успокойся! — хрипло сказал побледневший Николай Алексеевич, а его рука потянулась к левой стороне груди, где опять начинало гореть и болеть.

— Я не могу успокоиться, папа! Нахрен перережу себе вены! Или повешусь, наглотаюсь снотворных! Пусть все знают, что от вашей родительской любви, точнее равнодушия, младшая дочка наложила на себя руки… И у вас останется только одна, идеальная во всех отношениях дочь. Тогда вы будете довольны!

Николай Алексеевич обессиленно опустился на диван.

— Коленька, тебе плохо?! — встревоженно подскочила к нему Эльвира Тимофеевна.

— Конечно, ему плохо, он чувствует свою вину! Отец только Таню любит, она ведь так похожа на его ненаглядную покойную мамочку. А будет ещё хуже, когда поймет, что именно из-за его равнодушия, малодушия и гребаной никому не нужной гордости, покойниками станут дочь и ещё не рожденный внук. Ты ведь этого хочешь, папочка?! Чтобы нас не было и мы тебе не мешали жить порядочно! Ты жалкий трус, прикрывающийся принципами, который не может защитить свою дочку. Да и вообще неудачник… Вон дядя Сережа, твой одногруппник…

Злую истеричную речь блондинки прервал звук пощечины — это Эльвира Тимофевна, возмущенная нелицеприятными словам в адрес мужа, ударила дочку.

— Не смей так разговаривать с отцом!

Юля ошеломленно схватилась за щеку, в комнате на миг повисла тишина.

— Вот как, мамочка… — зло прошипела красавица-блондинка. — Вот как… Тебе я тоже никогда не была нужна. Меня никто не любит в этой семье!..

Теперь бледнела Эльвира Тимофеевна, а отец светловолосой девушки, пытаясь справиться с нарастающей сердечной болью, продолжал растирать ладонью левую часть груди.

— Юля, я не хотела… — извиняюще шептала мама блондинки, — тебя надо было в чувство привести… У тебя истерика, ты говоришь полный бред. Мы все тебя любим, особенно Таня, постоянно с тобой возилась, когда ты маленькой была…

Но дочка ее не слушала, со злостью оттолкнула протянутые к ней материнские руки и выскочила из комнаты…

— Ко-о-оля-я-я, — присела Эльвира Тимофеевна на диван рядом с бледным мужем, из ее глаз полились слезы, — Коля, что делать?

— Не знаю, Эль, не знаю… — устало произнес мужчина, продолжая тереть горящую грудь.

— Коль, ты совсем бледный, испарина по телу пошла. Давай, я скорую вызову…

— Нет, Эль, принеси мне таблетки и пойди успокой Юльку… Как бы она и правда чего не наделала, совсем не в себе. Откуда взялся на нашу голову этот богатый паршивец. Су-укин сын, все разрушил…

Их разговор прервал шум, наспех одетая блондинка выскочила из своей комнаты и бросилась к входной двери.

Эльвира Тимофеевна мигом выбежала в коридор.

— Юль, ты куда собралась?!

— Подальше от вас!

— Не смей уходить, дочка! Я никуда тебя не отпущу… Тебя нельзя уходить в таком состоянии. Вон, ты вся трясешься.

— Боитесь, что я с собой что-нибудь сделаю?! Правильно боитесь! Раз самые близкие люди не хотят для меня счастья… мне тоже такая жизнь не нужна.

Младшая сестра Лазарева стала открывать дверь, но мать повисла на ее теле, мешая уйти…

— Юленька, прошу тебя, голубоглазка моя родная, ну что ты, успокойся… Думай о ребенке.

— О ребенке, мама?! — вскричала блондинка. — Его никто не хочет, меня никто не любит… Всем будет лучше, если мы вообще перестанем существовать! Вы как ни в чем не бывало продолжите и дальше жить достойно, успокаивая себя тем, что не переступили через свою гордость. Это ведь такое страшное унижение для папы — пойти поговорить с мужчиной, который заделал его дочери ребенка.

— Надавать бы тебе по заднице за такие слова… Натворила делов, а теперь истеришь, надо было думать головой, а не одним местом, — начала злиться Эльвира Тимофеевна, не давая юной блондинке выскочить на улицу.

Из гостиной появился бледный державшийся за левую сторону груди Николай Алексеевич, чтобы не упасть, он схватился за косяк двери.

— Юля, не уходи, — наконец тихо пробасил он. — Я-я поговорю с Шуваловым… Если он отец этого ребенка, то должен наравне с тобой нести за него ответственность. Но ты должна понимать, он слишком большой и слишком богатый мальчик, чтобы я мог на него повлиять.

* * *

— Как ты там, Танюша?!

— Все хорошо, мамуль. Люда взяла отпуск, и мы теперь целыми днями посещаем музеи и выставки, а в Питере их столько, что можно ещё недели три не беспокоиться о досуге.

Тут я, конечно, покривила душой, стресс и обида не отпускали, стальными обручами с колючими шипами, обращенными внутрь,